и принялся разглядывать многочисленные модели аэропланов, висящие под потолком.
– И што… все?
– В потенциале, – понял я его, – Какие-то лучше, какие-то хуже.
– Примеряетесь, значит… – он прошёлся ещё раз, задирая голову и глядя на раскачивающиеся под потолком модели.
– Агась… – я отвлёкся, дав распоряжение одному из техников, – работают все, но по-разному. Одни – на взлёт-посадку, согласно расчетам, хороши.
– А это как? – быстро перебил Владимир Алексеевич по репортёрской привычке.
– Короткая взлётная и посадочная полоса.
– Ага, ага…
– Другие планируют лучше. Ну и так… всего по чуть-чуть. Примеряюсь, какие модели поинтересней, да какие по нашим условиям проще сделать.
– А это што? – нагнулся он к широкой трубе, трогая лопасти вентилятора.
– Аэродинамическая труба. Так себе труба, если честно… за неимением лучшей. Помещаем сюда модель самолёта, и начинаем обдувку.
– Ага, ага… впечатлён, – он уселся на верстак, сщёлкнув с него предварительно большого жука, угрожающе растопырившегося на дощатой поверхности, – не ожидал, если честно. Думал почему-то, што ты творишь этак по наитию, а тут всё такое… научное.
– Ну… – я перехватил его взгляд на доски, исчерченные формулами, чертежами и набросками, – вернее будет говорить – пытаюсь.
– Што там с двигателем?
– Доводят до ума, – присаживаюсь рядом, привалившись к плечу и прикрывая глаза, – в паровозных мастерских хорошие инженеры и рабочие, но есть, как говорится, нюансы. Марки стали, закалка и прочее.
– Хм… – его рука нерешительно взъерошила мне волосы, отчего меня совсем зажмурило, как когда-то в далёком-предалёком детстве, – а чем тебе старые двигатели не угодили?
– Тяжёлые слишком, или ненадёжные, а чаще и то и другое разом.
– А твой, значит, лучше? – в голосе тщательно скрываемое неверие и надежда.
– Угу, – я зевнул, не открывая глаза, – предварительные испытания двигателя проведены.
– Вот так вот?! – перебил он меня, – За две недели – ангар с десятками моделей, новый двигатель… пусть сырой… две недели?!
– Не-а… сперва, – стучу себя согнутым пальцем по виску, – здесь! Годами! А это так… и не две, а три почти.
– Он модели ещё в Одессе клеить начал, – наябедничал Санька, – в первый же свой приезд. И тетрадка там, в подвальчике, от сырости вся разбухла, а чертежи и расчёты в целости.
– Была в Одессе, – перебил я его, – давно уже забрал, и расчёты эти… так, филькина грамота, по большому счёту.
– Ну… тебе видней, – согласился Чиж, – я это просто к тому, што совсем даже не с ноля! Ночами иногда – проснусь, а он сидит с лампой, чертит, шепчет, волосы ерошит… Думал, не вижу?
– В Родезии, – я чуть шевельнулся, устраиваясь на плече поудобней, и перевёл разговор, –
