уважительно оглядывая аэроплан.
– Поэтому позвал?
– В основном. Первый репортёр и всё такое…
– Первый… – засмеялся он, – положим, всё ж таки ты!
– Пусть второй, – соглашаюсь с ним, слыша нотки сожаления, – тоже недурно! И… хочешь, научу потом пилотировать?
– А… – он сглотнул, и взгляд загорелся безумной надеждой и Небом, – очень!
Погладив аэроплан по обшивке, уже этак по-хозяйски, опекун вздохнул прерывисто, потянувшись всем своим сильным телом.
– А ещё, – продолжил я, – дело такое… мы Фиме Бляйшману подарок задумали ко дню рождения, и я было за всякую банальность взялся, но Саня сказал – ша! У человека и так всё есть, нужно дарить ему интересное! И…
– Мишка собрал трофейные клинки британских офицеров с самых-рассамых битв, Егор откуёт, а на мне украшение!
– Ишь ты! – удивился опекун, – Сильно! А справитесь?
– Я слесарь не из последних, – жму плечами, – а нехватку умения восполню избытком оборудования.
– Угу… а я тут каким боком?
– За молотобойца постоишь?
– Охотно, – опекун подшагнул к тяжёлому молоту и сделал несколько уверенных движений такого рода, што мне на миг причудились на нём тяжёлые доспехи… – приходилось и за молотобойца.
Настрой сбился, но вот ей-ей, напишу! Как привиделось, так и напишу!
– Кстати, – остановился дядя Гиляй, опустив молот, – меч, это канешно символично, но продумать бы этот символизм заранее! Как минимум – гравировка в правильном стиле, а не мешало бы и поинтересоваться также, какие там клинки в Иудее в древности были. Есть соображения?
– Эге ж… – озадачился я, – вот это я лопухнулся!
– Замотался, – хмыкнул Санька, – да и я хорош! Ладно… решим. С Ицхаком переговорим, Фиру можно будет телеграммой спросить.
– Телеграммой? Да… в Палестину ещё… ладно, не завтра дарить собрались, решим вопрос.
– Почта, шеф! – издали закричал молодой техник, – Вам как обычно, целая пачка!
Вручив мне телеграммы и письма, он удалился, покосившись с любопытством на Владимира Алексеевича, я же стал разбирать почту.
– От Сытина… – вскрываю письмо, – требует продолжения «Африканских дневников»… некогда. Лев Лазаревич, хм…
Прибираю письмо в сторонку, компаньон по антикварному бизнесу поместил в письмо условные знаки, и нужно будет… Отвлекаюсь на неуместные звуки…
Санька рыдает беззвучно, кривя лицо над распечатанным письмом, и крупные слёзы падают на бумагу.
– Исаак… – он зарыдал ещё горше, задыхаясь от горя, – Исаак Ильич умер!
Пятая глава
Скрипнула старая дверь в сенях, в избе потянуло холодом, и малая Глашка, улыбаясь щербато, метнулась встречать деда, обтряхая веником липкий снег с валенок, да со спины, куда только могла дотянуться, сосредоточенно пыхтя.
– Ишь
