пространство. Широкий, невероятно длинный и светлый коридор, проходящий вдоль второго огромного двора, пересекал квартиру, спускался на несколько ступеней к туалету и чуть дальше к комнате прислуги, а затем уходил ещё ниже и поворачивал в другое крыло, состоящее из второй прихожей, кухни, чулана и, наконец, приёмной для пациентов, окна которой выходили, как и окна в кабинете доктора, на улицу Бург.
Издержки были столь большими, что мои родители начали совместную жизнь с долгов. Эта экстравагантность вызвала среди жителей Лозанны немало пересудов: некоторые предполагали, что моя мать сказочно богата, другие же, в том числе друзья и новоиспечённые родственники, считали, что ей бы не помешало быть поскромнее, ревновали и жалели моего отчима, ибо как это только швейцарца могло угораздить жениться на иностранке. Очевидно, врачебная практика не приносила никаких доходов. Оставалось только ждать, что он возьмётся за ум и станет, одним словом, настоящим мужчиной. Клиентура была у него тогда немногочисленной и состояла в основном из рабочих, которые приходили к нему с жалобами на горло, нос и уши – область специализации месье Г. – и которые никогда не платили. Его жена в шутку иногда сама притворялась пациенткой, звонила в дверь, просила прислугу впустить её и ждала в приёмной, а когда её муж, не принявший ни единого больного за весь день, вызывал её в кабинет, то обнаруживал, что это розыгрыш.
Вечера они, надо полагать, проводили на балах. Собственных впечатлений от того периода у меня в памяти практически не сохранилось. Меня воспитывали горничная и кормилица, и, говорят, тогда я доводил всех до белого каления. Будучи совсем ещё крохой, прелестным малышом, я уже проявлял неслабый характер и чуть что вопил так громко и протяжно, что моя мать утверждала, будто никогда не слышала, чтобы такой маленький мальчик издавал подобные звуки. Мой брат был старше меня на два года, и, судя по фотографиям, очарования ему было не занимать. Я действительно (4-й день) не могу в точности рассказать о моих тогдашних мыслях или ощущениях, так что я лучше сразу перейду к моим первым поступкам, которые, правда, оставили весьма смутные воспоминания. В раннем детстве у меня случился плеврит, который чуть было не стоил мне жизни. В куклы играть я напрочь отказывался, а когда мне всё-таки подарили куклу, то я, взбесившись, разбил её вдребезги. Зато с утра до вечера я катал по плиткам большого коридора десятикилограммовые гантели: положив доску на пол, я скатывал их в переднюю, а оттуда толкал их до своей комнаты с увлечёнными «вж-вж-вж», изображая водителя. Позже мне подарили паровоз с прицепом из товарных и пассажирских вагонов. Этот поезд, должно быть, стоил целое состояние, потому что выглядел он точь-в-точь как настоящий, и именно он пробудил в моём брате первые проявления дурных наклонностей. Я нагружал состав шерстью и хлопком и представлял себе, как веду торговлю в разных странах. Отто же исподтишка подначивал меня на инсценировку всевозможных катастроф: падений или столкновений, которые
