молодая женщина, полностью одетая и укрытая плащом; на ней было, кажется, нарядное вечернее платье, но рассмотреть подробнее мешал плащ, доходящий до самого подбородка. Думаю, ей было лет двадцать восемь. Она была удивительно хороша собой, но смертельно бледна. Однако она пребывала в сознании; глаза ее с вялым интересом следили за мной, когда я в некотором смущении приблизился к кровати.
– Добрый вечер, миссис Джонсон. Мне сообщили, что вы больны. Что с вами? Вы испытали какое-то сильное потрясение?
Когда больная услышала произнесенное мной имя, лицо ее выразило легкое недоумение, но она тотчас же ответила – голосом тихим, чуть громче шепота:
– Да, мне слегка не по себе… но это ничего… право, не следовало вас из-за этого беспокоить.
– Вид у вас нездоровый, – сказал я, взяв ее за запястье, чтобы проверить пульс, – а рука ваша холодна как лед.
Не переставая считать ее пульс, я поднял голову: в зеркале, висевшем напротив, за своей спиной я увидел мужчину, отворившего мне дверь. Он сидел в углу комнаты, вжавшись в кресло и закрыв лицо руками.
– Разрешите спросить, какое именно потрясение вы испытали? – поинтересовался я, убирая часы.
На лице молодой женщины появилось подобие улыбки.
– Это уже совсем не медицинский вопрос, не правда ли? – проговорила она.
– Быть может, – согласился я, хотя и понимал, что она уходит от ответа.
Я счел за лучшее не настаивать. Внимательно посмотрев на пациентку, я понял, что объяснений от нее мне не дождаться, и придется догадаться самому, было ли ее потрясение чисто психическим, или же здесь имело место нечто большее.
Особую тревогу вызывала у меня мертвенная бледность ее лица. Понять, что оно выражало, было затруднительно; было лишь ясно, что незадолго до моего прихода ей пришлось пережить очень сильное потрясение. Но был ли это страх, печаль, ужас или просто физическая боль – этого я никак не мог определить.
– У вас что-нибудь болит? – спросил я, продолжая держать ее руку в своей. Но она лишь устало покачала головой, не открывая глаз.
Конечно же, это был не ответ. Ее внешний вид, равно как и таинственная атмосфера всего дела заставляли предполагать худшее. Странная поза человека в кресле, который, сгорбившись, не отнимал от лица ладоней, лишь распаляла мое воображение. Плащ, закрывавший женщину до подбородка, казался мне все более подозрительным. Возможно, с его помощью от меня пытались что-то скрыть? Но почему? Ведь они сами вызвали меня сюда! Я не мог найти никакого рационального объяснения поведению всех участников…
Я достал из саквояжа стетоскоп и приложил его к груди больной, слегка сдвинув плащ. Она тут же открыла глаза и сделала движение, чтобы придержать край плаща около шеи. Я внимательно прослушал ее сердце – оно билось учащенно, но тоны его были вполне нормальными. Перемещая стетоскоп, я постепенно все больше сдвигал край плаща.
