ворчи, – беззлобно осекла ее староста, а на очередной вопль мужика, ударив громко в бубен, лукаво добавила: – Развяжите его! Надоел. Орет да орет.
И хитро в нашу сторону посмотрела.
Хотя откуда бы ей знать, с какой стороны мы на них смотрим?.. Ан нет, староста точно знала.
–Теперь ты видишь, к кому меня отсылаешь? На его месте могу оказаться я! – стращала я матушку, хотя сама в это не верила. Не настолько уж мои родственницы кровожадные. Постращать кого – они на раз, а что бы какой серьезный вред причинить – на это у них наложен запрет.
– Подумаешь, попугали мужика чуток. Зато будет знать, как голос на жену повышать. Женщины любят ушами, когда им шепчут сладкие речи, а не орут, требуя в избе убраться, – нисколько не раскаивалась в содеянном бабушка Акулина.
Повинуясь негласному приказу Акулины, а точнее ее взгляду, костер погас. Две прыткие бабуси (хотя этим двоим и по сорок лет не дашь), подбежали к дядьке Назару. Скороговоркой пробурчали заклинание. Верёвки спали. Мужчина кулем повалился на землю. Видать, давно они над ним потешались. Вон как ноги затекли. Две худощавые «старушки» подхватили мужика под руки и, словно пушинку, потащили к единственному росшему на поляне дереву. Ноги дяди Назара елозили по земле поднимая пыль. Споро привалив мужика к дереву, бабули вернулись к остальным Ежкам.
– Место в центре костра освободилось, Акулина, давай к нам сюда Мирославу! Зачем оттягивать! Начнем ее воспитание! – многообещающе крикнула Евдокия.
Вот сколько себя помню, никогда мы с ней не ладили. Я показала ей кулак и наткнулась на недовольный взгляд бабушки Акулины.
– Не забывайся, девочка. Старость надо уважать. Ты достаточно взрослая, чтобы понимать – старшие правы, даже когда не правы, – нарицательно произнесла старейшина рода и подмигнула.
– Простите меня, – пробормотала неохотно, и без зазрения совести показала язык самодовольно улыбающейся Евдокии.
– Ой, боюсь за нашу я девочку, – тем временем жаловалась на меня старосте матушка. – Она вбила себе в голову, будто влюблена в королевича Елисея. Спасу нет. Никого не слушает. Переживаю, наделает глупостей, а потом всю жизнь будет мучиться. Надо ее как-то вразумить.
– А королевич ваш что? – строго спросила Акулина.
– А он – ничего. Ни одну юбку не пропускает. Ветреный больно.
Подобная матушкина оценка Елисея меня возмутила.
– Ничего он не ветреный! Елисей просто внимательный, – вступилась за него и призвала на помощь скучающего родителя: – Подтверди, папа.
– Прости, перышко, но я полностью согласен с матушкой, – отвел глаза отец и коротко кивнул старосте: – С вами ей будет лучше. Позаботьтесь о ней.
Из моих глаз хлынули слезы обиды. Тот, на кого я большего всего рассчитывала, отвернулся от меня. С матушкой мы всегда друг друга недопонимали, но отец…
– Я никогда не прощу тебя, – пообещала ему, размазывая по щекам слезы.
– Никогда
