с ведрами, кто с горлачами, даже ушатами.
Ночь давно спустилась на землю; подул леденящий ветерок, замела поземка; в полночь засвистела вьюга, началась метель. Не стало слышно в панских хоромах и голосов людей, толпившихся у завода. Незадолго до рассвета оттуда донеслись глухие удары. Опоздавшие, в поисках спирта, решили разворотить пипу; из нее уже через кран и отверстия спирт давно перестал течь. «Авось на дне еще осталось». Когда отверстие стало достаточным, чтобы просунуться, заглянувшим в него ничего не было видно. Вот тут-то и прозвучало роковое: – Посвети!
Кто-то чиркнул спичку, поднес к отверстию. Страшный взрыв разворотил пипу, сорвал крышу здания, и огненный смерч устремился в небо. Его-то и увидели в далекой деревне Дударевка… Вспыхнул огромный пожар, море пламени, сгорели сотни людей. Те, кто был еще в состоянии отползти, замерзли по дороге, а способные двигаться бежали без оглядки прочь от этого ада. Так закончился Хотимский погром.
Последующие события были не менее печальны для тех, кто был обманут; другие же извлекали выгоду и из этого народного горя.
Богатые купцы местечка не только сумели припрятать свои товары, но, ссылаясь на погром, отказались от своих платежей по векселям.
Когда же поступили средства от благотворительных обществ американских евреев, они львиную долю забрали себе, а бедноте достались одни крохи. В окрестных деревнях стоял стон и плач: хоронили погибших односельчан, ожидали карателей; они вскоре явились!
В тот же вечер Могилевцев был схвачен полицией. Седьмого января 1906 г. его увозили в уездную тюрьму. В санях, запряженных парой, гуськом с Могилевцевым уселся толстенький урядник. Двое конных стражников следовали за ними.
Путь предстоял немалый – 50 верст. В селе Родня пришлось остановиться. Лошади утомились, люди коченели от холода. До города оставалось еще пятнадцать верст. Урядник решил заехать на постоялый двор Симона Шапиро, которого почему-то прозвали Бараном.
В этот день как раз было воскресенье, в Родне происходил базар. Полиции явно не везло! Урядник торопился, лошадей не выпрягали, а только отпустили подпруги и надели торбы с овсом. Стражники задержались во дворе, урядник вместе с Могилевцевым прошел в отдельную комнату и заказал чай.
В проходной комнате уже сидело несколько крестьян. Они громко о чем-то спорили, но при входе урядника сразу смолкли. Как только закрылась дверь за урядником, мужики переглянулись.
– Схватили! – шепотом произнес один в напряженной тишине.
– Кого это они везут? – спросил другой.
– Знать, какого-то важного! – загадочно произнес третий. Вошли стражники, крестьяне умолкли.
– Убирайтесь! – приказал один из стражников. Мужики по одному стали выходить, но задерживались в передней, со двора доносились сердитые окрики кучера Василия Декабруна. Он, видимо, был не в духе и клял все на свете. Особенно досталось пристяжному коню Буланому.
– Толстопузый ты чорт,
