– народное с элементами язычества. Кроме культуры верхов, христианизированной в большей степени, существовала культура низов (скоморошество), где в большей степени сохранялись языческие традиции, а после Петра I это соотношение поменялось до наоборот. Юродство занимало промежуточное место между христианством и народной традицией. Юродивый – это «мнимый безумец», скрывающий под личиной умопомешательства святость и мудрость.
Существовало еще одно направление духовной жизни того времени – еретичество. Оно возникало или из языческих корней, или в связи с влиянием других, прежде всего западных, идеологий (католичества, протестантизма, иудаизма) и ислама. Среди ересей выделяются стригольническая в Новгороде (XIV–XV вв.), «жидовствующих» (новгородско-московская, прозванная так за предпочтение Ветхого Завета, XV–XVI вв.). Представители последних находились под влиянием реформационных движений, отрицали поклонение иконам, монашество, церковную организацию и т. д. Ереси Матвея Башкина и Феодосия Косого отличались антидогматическим и анархическим характером.
И.Н. Экономцев выделяет четыре волны или эпохи русского Возрождения. Первая наступает через 2–3 поколения после Крещения Руси, основана на идеях протоисихазма; вторая – в XIV–XV веках как результат «второго южнославянского влияния» и продолжавшей жить на Руси исихастской традиции; третья – в XVIII – начале XIX века, связана с реакцией на «антинациональную» политику Петра I; четвертая – связана с духовной деятельностью и творчеством старца Амвросия и Достоевского.
Г. Флоровский такими словами начинает свое исследование «Пути русского богословия» (1937): «С изумлением переходит историк из возбужденной и часто многоглаголивой Византии на Русь, тихую и молчаливую. И недоумевает, что это. Молчит ли она и безмолвствует в некоем раздумье, в потаенном богомыслии или в косности и лени духовной, в мечтаниях и полусне?..» Автор начинает свой ответ из истории Византии. По его мнению, она в Х веке вовсе не была в упадке, но, наоборот, «это была одна из эпох византийского расцвета и возрождения». И более того, автор считает, что «в Х веке Византия была, строго говоря, единственной страной подлинно культурной во всем “европейском мире”».
Флоровский оспаривает то общераспространенное «просветительское» мнение, будто восприятие византийской культуры изолировало Древнюю Русь от «великих семейств рода человеческого» (П. Чаадаев, Г. Федотов). А если и можно говорить о трудностях и кризисах древнерусского развития, то они касаются культуры, а не бескультурности. На упрек, брошенный в сторону славянского языка Церкви, который якобы стимулировал отрыв от классической культуры и культуры Западной Европы (Г. Шпет, Г. Федотов), он остроумно замечает: «То верно, что в древнем Киеве не знали ни Гомера, ни Вергилия. Но ниоткуда не видно, что этому помешал именно славянский язык богослужения».
Одну из причин данного кризиса Флоровский усматривает
