пережить моим предкам…
По словам Павла, его прадедушка и прабабушка со стороны матери происходили с юга Беларуси, с Полесья. Обедневшие шляхтичи, так называемые однодворцы, не имевшие в начале двадцатого века уже ни земли, ни леса, ни слуг, они решились переехать в Петербург. Там прадед получил место на почте. Должность он занимал невысокую, но жалованья вполне хватало, чтобы снимать квартиру на Васильевском острове. Там у пары родилось двое сыновей и дочь.
– Как ни странно, сохранились фотографии… – Подойдя к старому секретеру, почерневшему от многократных лакировок, Павел выдвинул длинный узкий ящик и достал несколько снимков, наклеенных на картон. – Это просто чудо, что они уцелели…
Александра вгляделась в героев рассказа. На одном снимке был изображен представительный, усатый господин в сюртуке, опиравшийся на спинку кресла. В кресле сидела дама, затянутая в черное платье, с воротником под самый подбородок. В углу студии красовалась пышная пальма. Перспективу создавал раздвинутый бархатный занавес с кистями. На другом снимке, в той же студии, в том же кресле сидели маленькие мальчик и девочка. Их можно было отличить только по прическам: светлые кудри девочки спускались ниже плеч, у мальчика они были подстрижены вровень с мочками ушей. На детях были одинаковые черные платьица с кружевными воротничками. Мальчик постарше стоял рядом с креслом. Александра сразу отметила его сходство с Павлом и решила, что это его дед, но заказчик указал пальцем на девочку:
– Бабушка!
– Очень милая, – сказала Александра, поднимая взгляд. – У вас ее глаза!
Собственно, у всех детей на снимках были светлые глаза навыкате, широко расставленные, с мечтательным, ускользающим выражением, такие же, как у Павла. Мужчина кивнул, пряча снимки обратно в секретер:
– Я на нее похож. Так вот, когда началась Первая мировая война, вся семья уехала из Питера, здесь стало голодно. Они отправились к дальним родственникам, на Волгу… Не правда ли, – горько усмехнулся Павел, – отличное место они нашли, чтобы скрыться от голода… Прадед заболел… Он умер где-то в дороге, на станции, от холеры. Там его и похоронили. Прабабушка несколько месяцев жила в деревне, рядом со станцией, она не могла решиться, куда ей деться с детьми, потому что той родни на Волги она не знала, это была родня мужа. Решила вернуться в Питер, но дорога уже была отрезана гражданской войной. Тогда она на свой страх и риск поехала в Сибирь…
Вздохнув, он подошел к окну и приоткрыл его:
– Что за лето… жарко, как в топке.
– В Москве то же самое…
Тронутая его доверительным тоном, Александра приблизилась и через плечо мужчины выглянула во двор – многоугольный, залитый асфальтом, стиснутый высокими желтыми стенами двор-колодец. В этот послеполуденный час безоблачного долгого дня асфальт дышал жаром. Стены отражали его и отдавали прямо в окна, открытые тут и там. Павел с досадой прикрыл створку.
– Не могу находиться в этой
