вопроса. А сводится дело к тому, что я – единственный законный наследник фамилии, наследник мужского пола.
– Имущество, оказавшееся в музее, о котором вы говорили, относится к вашему наследству? – решилась спросить Александра.
– Вы уловили самую суть! – кивнул Павел. – Важно, чтобы вы понимали: я хочу вернуть свое, а не взять чужое. Хочу вернуть больше чем свое имущество, вернуть часть истории моей семьи, от которой уже совсем ничего не осталось!
…И когда Александра вновь услышала историю о гобеленах, с новыми подробностями, она уже не была так шокирована, как в первый час общения. Выяснилось, что в числе семейных реликвий, которые семья сперва вывезла в Питер из Беларуси, а затем из Питера на Дальний Восток и в Сибирь, находились два старинных шерстяных ковра, находившихся во владении этого рода уже несколько веков.
– Эти гобелены предположительно были сделаны в Брюсселе или в одной из передвижных ткацких мастерских на Луаре, в конце пятнадцатого века. – Бледное лицо рассказчика, освещенное желтоватым светом, падавшим со двора, светом не прямым, отраженным от стен, казалось лицом восковой фигуры, слегка подтаявшей от невыносимой жары. – В семью они попали когда-то в качестве части приданого…
– Тогда вы говорите об очень ценных вещах! – воскликнула Александра, пораженная этой подробностью, которую клиент привел впервые. Первоначально он выражался очень размыто, говоря просто о «двух старинных гобеленах». Под это определение можно было подогнать любые заурядные тряпицы, все достоинство которых могло заключаться только в почтенном возрасте. – Конечно, в то время в Бельгии было произведено немало гобеленов прекрасного качества, их можно найти во всей Западной Европе, и в Северной, и в Восточной… остается определить, какого уровня были эти вещи!
– Высочайшего… – внушительно понизив голос, заметил Павел. – Достойного лучших мировых музеев!
– Вы видели их? – уже не сдерживая волнения, спросила художница.
– Увы, никогда. Но бабушка видела их, выросла рядом с ними. Гобелены были последним, с чем пришлось расстаться. Тогда семья просто умирала с голоду… Они висели в комнате, за шкафом, над кроватью, где спала бабушка. Она хорошо помнит этих единорогов: одного упавшего, раненного, со стрелой в боку, другого – бегущего по лугу, озираясь, видимо, на охотника или на преследующую его собаку. Собственно, это один и тот же единорог, ведь сцены охоты относились к одной серии.
– Погодите… – Александру вдруг пронзила мгновенная дрожь, хотя она продолжала изнывать от духоты. – Значит, эти гобелены представляли собой сцены охоты на единорога?
– Именно так.
Павел ответил с краткостью, которая показалась Александре намеренной. Он был уверен, что художница уже получила богатый материал для раздумий, и оставлял ей время для анализа. Ее мысли путались, голова горела как в лихорадке. Александра облизала пересохшие губы.
– И
