Весь персонал сотрудники-кузнечики прыгают в стороны, чтобы не заразиться увольнением.
Проблема в том, как спустить О на лифте. Толстолобые олухи пробуют уместиться с ним, занося О то с одной стороны, то с другой. Все решается, когда выбегает шеф. Крикнуть словесный поцелуй на прощание:
– Идиоты, его же клиенты увидят! Через запасной!
Стали спускать по лестнице. О доволен. Приятно, когда тебя несут на руках. Только вот вся эта неразбериха с работой… О так и не понял, что был уволен. Его кач-покач-укачивает. Спать. Поспать бы. С каждой ступенькой он все больше пропадает, пока истеричная команда дядьки-мухомора не возвращает его. И-и-и-и-и-и-и раз! Мордовороты швыряют О во двор.
Но промахиваются, потому как тут же. О не успел уснуть. Асфальт не успел нагреться. Пузочи не успели уйти (вернее, успели, но им пришлось вернуться). Тут же один из сотрудников выбежал вместе с теми же охранниками.
– Идиоты, его же клиенты увидят! Не здесь же его бросать! Вон же мусорный бак стоит!
Толсто-мышцы делают свое дело и уходят. Какое-то время О пытается разложить благоухание на составляющие, что у него успешно не получается. Зато этот опыт вынуждает О выбраться наружу куда быстрее, чем желание.
Ну вот, рубашка порвалась. И брюки. Нет смысла стирать. Придется покупать новые. А как же я куплю их, если у меня нет денег?
Сознание О заблудилось в трущобах, по которым он шел. Вообще, то были не трущобы, а центр города. По нему очень сложно найти дорогу. Даже если ты бывал там почти каждый день последние полгода. Мысли заплыли жиром. Спать. Домой.
Раскаленная панельная банка насекомых высится многоквартирными уровнями страдания. На входе О будто вручают новую пару легких. Он чувствует себя подозрительно бодрым, но он все еще не в силах понять, что случилось на работе. Может быть, завтра все прояснится. Да, пойду туда завтра. Антон Александрович уже не будет так зол и позволит мне продолжить.
В протухшем подъезде, будто в банке с гниющими червями. Сырость подвала, мокрая, как моча. Кошачьи дела, спекшиеся в уголках. На первом этаже постоянно так. Как и на втором, но хуже третьего. Чем выше ползет О, тем быстрее за ним бежит тревога, от которой он прятался вне дома. День отступает. И все кошмары, происходившие с ним в квартире, снова наливаются красочной явью.
О стоит напротив двери. Что-то не дает войти внутрь. Может, забыл ключи? Выпали? Нет, шов все там же, где его оставила Аня. Его присасывает к двери соседей липучкой подъезда. Вопрос. О ни разу не разговаривал с ними, но часто видел, как глава семейства спешит на работу или выкидывает мусор. Пребывающим в сомнении пальцем О нажимает на дверной звонок.
– Кто там?
Веский, рассерженный голос.
– Меня зовут О. Я ваш сосед слева.
– Уходите!
– Простите, я не могу. Мне очень нужно с вами поговорить.
Дверной шов расходится, удерживаемый кишкообразной золотистой цепочкой. Оттуда высунулась старушка на вид лет семидесяти.
– Вы кто? Я ничего покупать у вас не буду!
– Я
