рукой хлестко бьет по заднице. – Ослушаешься меня и поедешь в Америку. Будешь там со своим Хаусом тусоваться! Ты поняла меня. Ответь, Вася!
Я уже не слышу, шум в голове от острого удовольствия становится гулом и с губ срывается стон, пока он продолжает таранить мое нутро.
Вбивать меня в дубовый стол, пока по лицу стекают слезы счастья.
Да, больно. Да, почти насухо. Да, рука на голове тянет волосы.
Но, господи. Он во мне. Макар трахает меня все чаще, рвет душу словами о том, что не может быть со мной. Потому что я идиотка, потому что я не готова подумать об элементарной безопасности, а потом признается, что не может быть со мной, потому что сходит с ума.
– Трахать тебя хочу все время. Вижу и стояк, – рычит он мне в ухо и бьет головой о стол, пытается унять острый голод, который снедает и меня. – Три дня не видел и ломка. Так нельзя, понимаешь, Малыш? Нельзя так жить. Нельзя разговаривать с серьезными людьми, а думать о том, как натянуть на кулак твою задницу. А ты, ты… – вбивается он все быстрее. – Только и ждешь, когда я тебя трахну, отказать не можешь. Готова раздвинуть ноги где угодно, готова ради меня на все.
Он вытаскивает член, тянет за волосы на себя, поворачивает и толкает на стол спиной.
А я реву, реву от боли и понимания – прав. Он чертовски прав.
Нас несет. Видим друг друга, и колбасит похлеще, чем от наркотической ломки.
Я знаю. Видела как-то наркомана на дежурстве. Он кидался и кричал: «Дайте дозу, всего одну дозу!».
Вот и мы. На дозе. Подсели. Похоть давно захватила наш мозг, не давая вспомнить о реальном мире. Сходим с ума, пока вылизываем другу друга до оргазма.
Кайфуем, пока курим кальян или смотрим «Гриффинов».
Улетаем, трахая друг друга на краю балкона.
Погибаем без секса. И можем погибнуть.
Рука на его лице, ногти оставляют следы, хоть какие-то следы от меня, а ноги раздвигаются шире.
– Последний раз, и я уйду, – шепчу сквозь слезы, елозя по столу на собственных слезах, и свободной рукой провожу по идеальному члену, ласкаю головку, сжимаю основание. – Последний оргазм и нас больше не станет.
Он горько усмехается, оглядывает мою возбужденно вздымающуюся грудь. Гортанно рычит, кусает за сосок до острой боли и крика.
Врывается в истекающее лоно одним броском. Забивает гол. Выстреливает пулей. Въезжает скоростным составом. И двигается. Двигается.
Делает больно и двигается. Долго, грубо, настойчиво. Рука на шею и за волосы. А он во мне. Натягивает на себя.
Порочно до пошлых смачных звуков. Сладко до ласки на покрасневшем соске. Важно до глубокого поцелуя в губы.
– Последний раз и ты сваливаешь из моей жизни.
– Последний раз и тебя больше не волнует моя безопасность.
Говорим в глаза, сталкиваемся лбами, и я с восторгом слышу, с каким грязным чавканьем бросаются друг на друга наши тела.
Как два айсберга. Как два танка. Как музыкальные доли доводят до безумия.
Безумие и тот самообман,
