призрак. Я столько раз умолял небо дать мне побыть с Леськой еще немного… Как угодно побыть, хоть во сне! Но она мне ни разу… ни разу так и не приснилась, и вот теперь… Может быть, я спятил?
– Откуда у вас этот номер?
– Из магазина!
Я растер лицо пятерней, давая себе команду успокоиться, но ни хрена! Ни хрена не получалось. От безумия меня спасало только то, что голос в трубке был совершенно чужим. Все же это была не Леська…
– Из какого, мать его, магазина? Это номер моей жены…
– Серьезно?
Она меня взбесила. Женщина на том конце связи. И я обрадовался этому чувству. Злость – лучше, чем ничего. Злость – это хоть что-то. Пустота внутри меня убивала. И я цеплялся за любую эмоцию. Пропускал ее вглубь себя, затыкал ею пасть черной безнадеги, которая меня сжирала.
– Вы что там, пьяная?
– Ага. Жизнь – дерьмо, вы знаете?
Я задохнулся. После похорон я только и слышал, что с уходом жены и сына моя жизнь не закончилась, что она, мать его, продолжается, такая прекрасная – ты только оглянись! И лишь эта пьяная в лоскуты тетка мне не врала. Жизнь – дерьмо. Такое дерьмо, господи! Мне захотелось расцеловать ее за эту уродливую беспощадную правду. Мне захотелось ее расцеловать… Однако все, что я мог тогда – лишь просипеть:
– Я знаю… Знаю, да.
И это тоже было правдой.
Я в ту ночь так и не уснул, хотя с самого утра у меня было полным полно дел. Намечалась командировка в Мали, и мы с ног сбились, готовясь к этому опаснейшему путешествию. Я и раньше работал в горячих точках, а после смерти Леськи и вовсе стал соваться в каждую передрягу. В Мали тогда было жарко. Исламисты готовили наступление на Бамако, и я был одним из немногих журналистов, получивших там аккредитацию, а значит и право на освещение происходящих событий. Еще бы, их было много… Опасность была слишком высокой.
От недосыпа пекло глаза, как будто я опять попал в песчаную бурю. Я приготовил кофе, залил молоком овсянку для Светки и непонятно для чего написал:
«Надеюсь, у тебя есть, чем похмелиться. Иначе твоя жизнь станет еще дерьмовее».
Ответ не заставил себя ждать.
«Смотрю, у тебя большой опыт в этом направлении».
Я усмехнулся. У каждого уважающего себя мужика имелся подобный опыт. Не сказать, что у меня он был большим. Я бы, может, и стал закладывать за воротник, если бы выбрал настолько долгий путь саморазрушения. Но мне предпочтительней были более верные способы. Командировка в раздираемый войной и ракетными ударами Мали – чем не выход из ситуации?
«Угу. Так что послушай мудрого – похмелись…»
– Пап, ну, ты уснул, что ли?! – привел меня в чувство раздраженный голос дочери. – Вот наш чемодан!
Я тряхнул головой, сбрасывая с себя обрывки ускользающих воспоминаний, и попытался протиснуться к ленте, на которой наши чемоданы и правда заходили уже на второй круг. Если бы не
