китайские прорезные узоры, копировала все рисунки откуда только можно – от репродукций из «Леонардо» Матвея Гуковского до обложек с незабудками Лидии Чарской.
Но папа принес Мике из букинистического магазина «Мир искусства» – все номера за 1904 год в толстенном кожаном переплете. Мика выучила его наизусть. Теперь надо было быть, как солнце, любить Чехова за грусть, а «Медный всадник» с картинками Бенуа, как написанный прямо сейчас и специально для нее, наконец влез в башку навсегда.
Тут-то ей и попались воспоминания Остроумовой-Лебедевой: картинки ее как будто проросли в Мике и определили ее жизнь. Отныне девизом стало благоговение. Оно перехватывало горло. С ним надо было что-то делать.
На реставрацию была положена жизнь. Наверняка именно Микина тяга к реставрации овладела, как у Маркса, массами и стала материальной силой. Весь воздух проникнут был этой тягой. Новых книжек пока что было мало – но одна из первых посвящена была реставрации Павловска. Весь город принимал душевное участие в восстановлении своих дворцов.
Постепенно проклевывалась мемуарная эпоха, начались Гиляровский, письма Чехова и воспоминания о нем уже в 1952-м, а там второе пришествие Клима Самгина и «Хождения по мукам». Топтались на подступах к Серебряному веку, потом прорвались «Тарусские страницы» и «Прибой», пошел потоп мемуаров вокруг да около – ностальгия по чеховской эпохе До и по комиссарам в каких-то немытых шлемах После. Реставрацией дышало все вплоть до детских передач: помните Клуб знаменитых капитанов? Имя Гумилев не произносилось, но было у всех на уме. Журнал «Костер» – детский, ленинградский – весь пропитан был неупоминаемым Гумилевым.
Наконец шлюзы открываются: выходят Ахматова и Цветаева. Потом приносят «Доктора Живаго» карманного формата на рисовой бумаге. (Это издание заграничное, контрабандное – с идиотским обозначением: «Земля и фабрика».) Еще немного – и появятся стихи Мандельштама в самиздате.
И вот, ностальгия идет уже в разрешенном ключе: поднимается волна революционных фильмов, которые смотрят за костюмы и интерьеры. В шестидесятые ностальгия наступает по всему фронту, не различая право от лево, бога от черта, авангарда от арьергарда. В особенности любят вещи: камера в фильме «Дворянское гнездо» полминуты не сползает с куска рокфора – пускает слюни.
Доходило до полного лакейства. Как та тетка, что охала от интерьеров фильма «Война и мир»: «Убирать бы здесь!» Ностальгию теперь обслуживали целые полки – куда там, дивизии! – реставраторов: икон, украшений, картин, мебели, усадеб и церквей. Везде специалисты по стилям и эпохам. Экскурсоведы и искусствоводы. Все это уже давно определилось по департаменту коммерции либо укатилось в бульварщину. Конец прекрасной эпохи.
Но это, слава Богу, было уже без Мики.
Теперь уже Мика почти большая и сама ходит
