полагаете, что Вам пытались доказать то же, что и я, который всю жизнь изучал свое сердце и не только свое.
Вот что спасло бы нас от вечного проклятия, на каковое обрекло нас съеденное яблоко. Как и Ева, Вы первая в мире женщина: но Вы не стали бы, как она, слушать змия. Быть может, в качестве наказания Вы оказались бы однажды порабощены, но отнюдь не соблазнены. Вы сами скорее поработительница, нежели соблазнительница. А если Вы все же таковой являетесь, то времени не хватает, дабы в этом убедиться. Стоит только Вас увидеть, услышать, и дело сделано. В Вас нет того прямодушия, той воли, которые с каждым днем незаметно, искусно все более покоряют волю другого. Не бываешь доволен ни Вами, ни собой. Вы в большей мере околдовываете, чем очаровываете. Мы скорее похищены, чем восхищены. Еще лет пятнадцать Вы будете одерживать победы, но не столько потому, что Ваши поклонники питают к Вам нежную любовь, сколько потому, что для них это дело чести, той чести, о которой я поведал Вам вчера в моем маленьком куплете-экспромте. Я и впрямь думаю, что в смысле духовном моя любовь к Вам – всего лишь любовь к славе, а в смысле физическом – всего лишь любовь к изящным искусствам.
В Вашем уме, манерах, в Вашей очаровательной беседе есть прелестнейшая непринужденность, которая покорит Вам весь мир; но если бы с такой же непринужденностью Вы дали волю Вашим чувствам, в том числе чувству благодарности, Вашей склонности и более или менее ощутимому, более или менее явному расположению, Вы стали бы тем, чего никогда не существовало: смесью божественного, что в Вас есть, и человеческого, чего в Вас нет, и это вознесло бы Вас над всеми созданиями.
Ныне Вы такая же женщина, как все другие: живущая без любви. Другие – потому что они никому не нравятся. А Вы – потому что слишком нравитесь: но результат один и тот же. Скажут: сия княгиня не столь добродетельна и потому ей нечего терять; она устояла отчасти из долга, отчасти из опасения, отчасти из недоверия, а также от того, что репутация дороже ей, чем тот, чья нежная привязанность была бы с ней неизменно.
Ах! боже мой! Сколько мне еще надо Вам сказать! Но я жду Кристину и ее лошадей. И отправляюсь на мою гору478, откуда, быть может, прокричу Вам, как вчера, еще одну великую истину:
Дражайшая княгиня, я Вас обожаю.
Принц де Линь Е. Ф. Долгорукой [осень 1805 г.] 479
Хочется не расставаться с моим сердечным бульоном, хотя, боюсь, Вы им пресыщены, подсматривать в замочную скважину и перестать этим заниматься. Если, протерев глаза, потянувшись, справившись о том, который час, и побранив Вашу милую француженку480, Вы небрежно берете мое бедное письмецо, со свойственной Вам грацией держите его в руках, читая с конца или просто бездумно пробегая глазами, я хотел бы знать об этом. Дозволяю Вам немедля дать мне ответ на сей счет.
Я тут же откажусь от сих любовных излишеств, каковые стоят мне дороже, чем бессарабские канонады и молдавские оркестры481.
Пусть Вас утешит то, что у Вас нет ко мне
Каленберг.
ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 2. Ед. хр. 412. Л. 44–45 (автограф).
Имеется в виду, по всей видимости, госпожа Жиру.
Намек на манеру ухаживания Г. А. Потемкина: он овладевал женщиной под звуки музыки и пушечной пальбы.
