все большую социальную значимость, постепенно оттесняя на второй план коллективную традиционную деятельность аутсайдеров, доминировавшую на ранних этапах истории (на первобытном и аграрном ее этапах). Значимость коллективных интересов в культуре начинает уступать место значимости индивидуальных проявлений, ибо это интересы лидеров (не по формальному социальному положению, а по уровню востребованности их деятельности). А на индустриальном и особенно постиндустриальном этапах развития общества социальная эффективность индивидуальной деятельности (особенно высоко обеспеченной интеллектуально), начинает решительно преобладать над эффективностью механической коллективной деятельности. Иными словами, это можно назвать исторической победой специализированной культуры над обыденной, а вместе с ней победой творческого начала деятельности над нормативным, победой свободы над ограничением.
Возможно, именно этими процессами в динамике развития видов и форм человеческой деятельности можно объяснить и обозначенный выше вектор возрастания степеней свободы в развитии человеческой культуры. Надо сказать, что такую направленность социокультурного развития отмечали многие авторы, начиная с эпохи Просвещения [502]. И становится понятным, почему такой вектор не наблюдается в динамике социальности животных, ибо значимость индивидуальной активности особи в животной жизни всегда неизмеримо ниже эффективности коллективных действий.
Чем в большей мере социальное поведение людей свободно, ситуативно рационально, не регулируется обычаями, тем менее жесткий социокультурный порядок царит в обществе. Хорошо ли это? Думаю, что ничего страшного в этом нет. Во-первых, весьма существенное ослабление жесткости и нормативности социокультурных порядков, как показывает опыт последних двух столетий истории Европы и Америки, не приводит к каким-либо критическим для общества ситуациям. Это вполне допустимо. А, во-вторых, у общества появляется особый регулятивный инструмент, который хорошо компенсирует такое ослабление жесткости социокультурного порядка. Этот инструмент называется культурной политикой. Именно с помощью целенаправленно проводимой государственной властью культурной политики происходит организационное и регулятивное возмещение возрастания свободы в социальном поведении людей и ослабления социокультурного порядка в обществе [об этом см.: 33].
Однако не означает ли наблюдаемое возрастание уровня свободы в социокультурной жизни, что нормативность и локальное своеобразие вообще исторически обречены как социально малоэффективная целеустановка деятельности, уходящая с исторических подмостков актуальной социальной практики? Думаю, что нет, и не только потому, что вопрос о стирании этнических культурных различий пока не стоит в повестке сколь-либо обозримого будущего человечества. Но, в первую очередь, потому, что категория социального аутсайдерства в принципе
