Золотая медаль! Кому же, если по справедливости, как не ему?
Да, с кузеном мне повезло. Любуясь им, и я продвинулся в жизни. И первым своим «блеском» я обязан ему. Кому же еще? И не только первым учеником, но и джентльменом, и бонвиваном, и даже меломаном я стал, подражая ему.
И вот мы с Игорьком стоим на улице Горького, там, где она расширяется в Пушкинскую площадь, и мимо нас длинной лентой идут грузовики, и в каждом кузове пляшут, машут, поют красивые, яркие, молодые, разноцветные люди – Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве, 1957 год. И мы – чувствую я – вовсе не посторонние здесь, представляем наше поколение вполне достойно: с золотыми медалями – после короткого собеседования зачислены в самые престижные вузы: я – в Ленинградский электротехнический, Игорек – в Московский авиационный. И красивая гибкая негритянка, приплясывая в кузове, посылает нам поцелуй – именно нам. И, наверное, история наша правильно идет, если сейчас мы, два красавца и отличника, здесь стоим и весь мир нас любит!
«Как хорошо, – думаю я, – что вся жизнь еще впереди, и мы еще успеем исправить то… что уже испортили».
Закончив первый курс, мы с Игорьком устремились в Крым. Не к Аглае Тихоновне в Плетневку (зачем она нам?), а в литературный Коктебель, с запахом моря и полыни! Поэзия – вот что тогда меня влекло. И Игорек эту мою склонность поощрял и даже благосклонно курировал, делая замечания. Я именовался тогда Полутораглазый Стрелец, а его мы, смеясь, назвали Начальник АХО (административно-хозяйственной части), он отвечал за материальную сторону, которой, увы, не существовало. Нас с ним обчистили еще в дороге – на каждой станции нам назойливо что-то предлагали, несли прямо к колесам – и мы издержались. С трудом наскребли средства на съём полухлева – о дощатую стенку с другой стороны терлась хрюкающая свинья. Когда же ее зарежут? Созрела! Пора! Может, и нам достанутся хотя бы уши. Хозяйка (очередная Аглая Тихоновна), без конца намекавшая на свое блестящее прошлое, нам благоволила и разрешила, как она выразилась, «щипать» крыжовник. Возможно, не только его, но и ее. Поэтому мы, «блистательные негодяи», как определил Игорек (живущие, правда, почему-то в хлеву), трагически исчезали из своего прибежища ранним утром и отсутствовали допоздна. Чтобы, не дай бог, не перепутать крыжовник с чем-то еще. Сопровождающие нас иногда под покровом ночи «недурные девчонки», лишь услышав хрюканье, покидали нас… И нам облегчение! Завтра рано вставать. Свинья терлась и, кажется, даже кокетничала.
Так низко мы не падали еще никогда. Даже сказать «чудовищная бедность» было стыдно – настолько это совпадало с реальностью. Ведомые смутным инстинктом, мы забрели однажды на кухню столовой и столкнулись с острой социальной проблемой – поварихи зычно обсуждали дележку оставшегося в котлах. И мы услышали: «свиньям», и были потрясены. То есть наша соседка по хлеву питается регулярно (хозяйка как раз работала в столовой), а мы, несущие в массы культуру, голодны! Но нищенство нам претило. Мы выбрали более романтический, хотя и опасный, путь.
Не знаю, как он называется на блатном жаргоне, – до этой компании мы еще не опустились (или не поднялись).
