в деле обращения к себе внимания Валькирии.
Так что требовательные и грозные взгляды коллег по службе, сейчас обращённые на Санька, кто даже курить по взрослому правильно не умеет, держа во рту сигарету аж всем расплеваться хочется, а ещё собрался тут оказать большое впечатление на Валькирию, – да она от одного непутёвого вида Санька, кто на свой и её счёт вон чего удивительного надумал, в сердцах перекрестится, совсем не понимая куда мир катится, – требуют от него сослаться на своё несмешное чувство юмора и само собой перед всеми тут надо извиниться.
И сейчас бы Санька так удручили и под себя подмяли все эти взрослые и серьёзные люди, не видящие, что тут есть смешного, если бы не всё тот же провокатор и подлый человек Альфредо, вмешавшийся очень для Санька вовремя в ход этой скупой на высказывания дискуссии. – Ладно, предположим, есть у тебя такие преднамерения в сторону Валькирии, – из своего далека говорит Альфредо, – за что тебя никто не может осудить, – все мы тянемся к недостижимому идеалу, – но каким образом ты рассчитываешь завоевать её, если скажем так, в тебе нет ничего из такого особенного, чего бы она не получила от всякого другого. К тому же нужно обязательно учитывать то, что она очень избирательна и оценочно-привередлива хотя бы по той причине, что она идеальна и значит, имеет право большего выбора и быть слегка капризной. Так что к ней на хромой кобыле не подъедешь, как понимаю не только я, единственное средство твоего передвижения по перекрёсткам дорог жизни.
Что говорить, а сумел Альфредо смутить Санька, так его расстроив этими настоящими реалиями жизни, являющимися непреодолимыми препятствиями для него в сторону завоевания Валькирии, что он побледнел, стал определённо жалок, и в лице в худшую сторону изменился от такой несправедливости жизни. При виде чего взгляды коллег Санька немедленно смягчились, и каждый захотел чем-нибудь подбодрить Санька.
А так как причиной этого расстройства Санька была Валькирия, то коллеги Санька ничего другого и лучшего не придумали, как начать выказывать Валькирию не полностью в белом и идеальном свете. И как бы она не идеальна не была, но и в ней есть свои душевные и внешние затемнения, как пятна на солнце.
Ну и тут, к внутренней радости и удовольствию Альфредо, включивший сейчас диктофон, началось перечисление всего того, что в Валькирии есть такого, что затрудняет её понимание и всё такое.
– Слишком наша Валькирия бесцеремонна с нами себя ведёт. – Скорей всего, вот это вырвалось по причине наболевшего у одного из сотрудников нижнего звена, Малины, кто, честно сказать, был шибко язвительным и интеллектуально-злобным сотрудником, как говорят в его случае, живущим чужими недостатками и их наблюдениями. И то, что никто бы не заметил, Малина всегда это заметит и мимо не только сам не пройдёт, а ещё и начальству укажет на пол, оплёванный никем-то из задержанных преступников при разгорячённом разговоре на его допросе (ему это допустимо, что с него ещё взять),
