не затронули? – снова спросил отец.
Сын отрицательно качнул головой.
– Давайте декрет… или как он у вас называется, – я подпишу. Вся земля вам, инвентарь, имущество и все, что здесь есть – ваше. Я все дарю своим крестьянам. На вечные времена. Давайте документ?
Владимир, морщась от боли, с надрывом сказал отцу:
– Не унижайся перед ними! Не подписывай! Уже и так их все. Пусть продолжают грабить!
Но отец не слушал его.
– Где тот документ, который вы составили?
Пыхтя вытащил из кармана лист бумаги.
– Вот! Прочитайте и подписывайте!
Тихоцкий развернул листок, сначала молча смотрел в него, потом громко прочитал вслух: «Советская власть отдала землю тем, кто ее обрабатывает. Опираясь на это решение, селянство Дувановки, по предложению своего земляка, а ныне большевика из Харькова – Пыхти (Тихоцкий не назвал инициалы, а может быть, их не было), забирает землю помещика Тихоцкого в пользу селян. Земля будет поделена поровну, согласно едокам в семье. Чтоб все было по закону новой Советской власти и христианскому обычаю, барин должен тоже подписать документ об отчуждении земли тем, кто на ней проливал пот, вкладывал в нее свой труд. От имени громады подписывает харьковский рабочий Пыхтя. От бывшего владельца земли – дворянин Тихоцкий. Благословил сей акт его преподобие иерей Корнил».
Тихоцкий посмотрел на толпу и затем сказал, обращаясь к крестьянам:
– Еще от себя скажу. Отдаю вам землю с мыслью, что она попадет только в те руки, которые смогут ее лелеять, довести ее до ума, – мне для этого не хватило времени. Пусть будет только мир и счастье на этой земле.
Он размашисто подписал документ вечной ручкой, поднесенной ему батюшкой, и продолжил говорить:
– Прости, народ, если было что-то не так. Если я кого обидел или мои предки – простите всех нас. Теперь вы хозяева земли и всего нашего имущества, накопленного за долгие годы. Пусть все будет на пользу вам. А теперь, господа селяне, в вашего разрешения я могу навечно уехать отсюда со своей семьей. Разрешаете?
Его слова, а главное – подписание документа заметно смягчили крестьян, и толпа удовлетворенно загудела: «Нехай едет». Насытившийся зверь, временно успокоившись, зализывал рану.
Тихоцкий отдал подписанную им бумагу Пыхти, не глядя на него, взяв за локоть невестку и свел ее с крыльца; сын, морщась от боли, влез в бричку. Подвода с вещами осталась стоять во дворе, бричка тронулась и проехала мимо Ивана. Его поразило холодное, непроницаемое лице старшего Тихоцкого, видимо, переживающего душевную бурю, искаженное от боли лицо сына с неестественно поднятой одной рукой, как у подбитой птицы, отрешенное от всего мира лицо невестки. Они проехали мимо Ивана, не обратив на него внимания, по дороге в сторону Сватовой Лучки. Иван хотел поехать за ними, но животное любопытство – что же будет дальше – удержало его на месте.
Гнев толпы, жажда разрушения прошли. Крестьяне переминались с ноги на ногу,
