и так, что проходившее через степные села на запад, а потом обратно, донские казаки, – то ли воевать с турецкими басурманами, то ли еще с кем-то, а может, просто охранять закатные рубежи России, приглядывали себе миловидную крепкую деваху. Потом приезжали со сватами и, выпив с отцом и его родней забористой горилки, отыграв свадьбу, а иногда и без нее, увозили малороссийку к себе на Дон. Царь, вроде бы освободивший крестьян от панов, но не давший им земли, поставил здешних девчат в невыгодное положение. Земли всегда мало, и бабам она не полагалась. И вот невесты вынуждены были уходить в города, если во время не подворачивался местный жених. А в города шли работяги из Расеи, – так и там смешивался народ. Совместная жизнь разных народов, населявших этот край, отражалась в их обычаях и повседневной жизни. И одежда была одинаковой, и орудия для запашки и уборки урожая. В праздники, на свадьбах пелись искрометно-веселые и тоскливо-грустные украинские песни, и раздольно-задумчивые, как бескрайняя Россия песни русские. Во всю широкую деревенскую улицу, которая вдруг становилась маленькой, лихие танцоры вскидывали под самые стрехи крыш кто босые ноги, а кто в черевичках, неслись в озорном гопаке, безрассудной камаринской, шаловливой барыне… девчата, в ярких, подвязанных под подбородком хустках, вели медленные, величавые хороводы, лукаво стреляя острыми глазами на хлопцев. И как было парубкам устоять перед тем, чтобы не ворваться в хоровод и не ущипнуть какую-нибудь, желательно свою симпатию, за тугое бедро, а тем паче – за крепкую пышную грудь, ведь и песни располагали к этому.
О, оре Семен, оре та чорными волами,
Його жинка Катеринка гуляе с москалями.
Или:
Стеньку Разина прельстила, к себе в гости заманила,
За убран стол посадила, пивом-медом угостила,
И допьяна напоила, на кровать спать положила.
А под москалем подразумевались солдаты, проходившие на юг для войны с турками.
Да и язык изменился у этих людей. Украинцы употребляли в разговоре русские слова, а русские – украинские. Филологи из России отмечали, что это нерусский язык, а приезжавшие западные украинцы, что жили поближе к Европе, недовольно морщились – это не украинский язык, и называли его презрительно: суржиком. А люди жили, пахали землю, делились радостью и горечью и не задумывались – кто они. Селяне, да и селяне. Какой еще разговор может быть, когда кругом все такие – корни где-то далеко остались, а ветви раскинулись широко, а листья на них – все одинаковы. Кто мы? Чи украинцы, а может – русские? Малороссы, может? А может, просто народ, с весны до осени не поднимающий очи от земли, а зимой набирающий силу для новой тяжкой крестьянской работы…
Так жили и в Грабововке. Дед Матвей хотя и жил в своей хате, но хозяином уже не был. Жена умерла перед войной, и он ждал своей смерти и открыто об этом говорил домашним и сельчанам. Зять Степан заправлял
