вины не было, и в идеале выбором низших надлежало гордиться. Но жизнь, как правило, далека от идеальной. На деле на алтарях ничего достойного не происходило.
Мартын растолкал нестройный ряд нелюдей и вышел к соляному кругу. Никто даже не подумал обернуться. Все, как загипнотизированные, смотрели на происходящее действо. Даже я, замершая за спиной целителя, не смогла оторвать глаз.
По бледной коже распластанного на камне толстого мужчины скатывались холодные капли дождя, смешиваясь с алой кровью. В его наготе не было ничего привлекательного, пухлое тело вздрагивало под ударами палача. В отличие от людских палачей прошлого и настоящего, нечистый делал это с открытым лицом. И делал с удовольствием. Атам поднимался и опускался. Мужчина на алтаре еще был достаточно жив, чтобы кричать.
Я зажмурилась, но это не помогло, видение человека, которого режут на части, отпечаталось на сетчатке.
Остальные трепетали. Даже те, кто пришли со мной, с жадным любопытством вглядывались поверх голов в чернеющий круг. По лицу явиди побежали очертания чешуек. Меж губ скользнул раздвоенный язык, словно пробуя на вкус воздух, смакуя болезненный крик. Прерывисто вздохнул Мартын, его глаза вспыхнули зеленью.
Стоящая ближе всех ко мне женщина повернулась. Расширенные зрачки, вместо рта зубастая темная щель. Ноздри втянули воздух, словно хотели вобрать в себя мой запах, запах человека.
– Что он сделал? – спросила Пашка, протискиваясь меж нами, слова перемежались с шипением, двойные зрачки явиди горели медью.
– Из-за него издох устаток, – отрывисто бросила та, что выглядела как неопрятная баба лет сорока. – Род лихачей прерван. Орол платит по счету низших.
Орол, он же «крикун». Он не кличет смерть, как карка. Он крикун в буквальном, а не в переносном смысле. Тот, кто силой голоса заставляет сходить лавины и сели. Тот, от чьего крика рвутся барабанные перепонки, лопаются, вытекая глаза, разрываются сердца и выплескивают кровь артерии. Низшая и очень опасная нечисть. Первый же удар атама выпил из голоса орола силу, оставив ему лишь боль и отчаяние. Но он все равно не мог молчать. Никто бы не смог.
– Староста где? – спросил Мартын
Женщина указала на мужчину в центре круга, на раздетого по пояс палача, чью кожу украшала алая роспись кровью, на того, кто, улыбаясь, слизывал ее с собственных пальцев. Провожаемое десятками глаз лезвие поднялось в очередной раз. И опустилось. Толпа охнула, подаваясь вперед. Мужчина повернул атам в ране и движением от себя вспорол толстое, трясущееся, словно студень, брюхо. Живот лопнул, как переспелый арбуз, на камень вывалились сизые потроха, над которыми в холодном воздухе заклубился пар. Орол захлебнулся криком, тело задрожало в агонии и замерло.
Тягучий миг над пустошью царила тишина, а потом нечисть встрепенулась. Кто-то что-то сказал, кто-то засмеялся, кто-то застонал.
– Не зевай. – Пашка толкнула меня в плечо, указав на идущего вдоль
