тоже. Поэтому бросьте париаст и позвольте мне решить – вернемся ли мы сейчас, или продолжим путь по фарватеру».
«Продолжим», – заявила Саманта, глядя на меня поверх смертоносного аппарата.
Она на то и рассчитывала: убить обоих (мотив у нее наверняка был, хотя я не имел о нем представления), а затем продолжить маршрут. И она, и Мария-Луиза забудут о произошедшем, Саманта откровенно изумится отсутствию спутников, но, разумеется, сразу поймет, что случилось. Мотив свой и домашнюю подготовку она будет помнить, остальное подскажет интуиция. Поводырь, как она надеялась, промолчит о конкретных обстоятельствах или даже возьмет вину на себя.
За годы лоцманства на маршрутах погибло три человека, и причиной стали, как пишут в страховых случаях, «обстоятельства непреодолимой силы». Вины поводырей не было – предвидеть изменение природных условий даже в рамках действия принципа неопределенности невозможно в принципе. От поводыря требовалось достаточно точно описать произошедшее, причем он мог и отказаться (как поступили в свое время Вольфсон и Ляо Син), потому что память поводырю необходима, как сама жизнь. Насилие над памятью – а любая попытка вспомнить то, что вызывает резко отрицательные эмоции, является, конечно, насилием – аукнется позднее: поводырь начнет ошибаться, у него возникнет страх, отсутствовавший прежде. На карьере можно ставить крест. И на жизни, как произошло с Уризовским, едва ли не самым классным поводырем за всю историю. Не повезло, погиб человек, и Уризовский дал полные показания. Его вины суд не обнаружил, но пробужденное памятью ощущение собственной, пусть и отсутствовавшей, вины было настолько сильным, что через три дня после судебного заседания Уризовский покончил с собой.
Саманта определенно рассчитывала на мое молчание.
И на то, что никто и никогда не сможет объективно выяснить, что произошло. Создать следственную группу и вернуться на банку Сергеева? Принцип неопределенности приведет следователей на аналог банки, куда еще не ступала нога человека – и никаких следов преступления! Потому никто и не расследовал гибель людей во время переходов – бессмысленное занятие.
У меня оставалось несколько секунд, чтобы принять решение. Я кожей чувствовал, как плавилось пространство-время. Да или нет. Вперед – и Саманта забудет, что натворила, сохранив память лишь о мотиве. Назад – и она все запомнит, но ее никто не станет спрашивать. Спрашивать будут меня. Что же: покрыть убийцу, потому что иначе придется пойти на риск – пожертвовать собственной профессией и судьбой? Может быть, жизнью. Ради чего?
«Возвращаемся» – сказал я.
Успел увидеть изумленное выражение на лице Саманты.
* * *
На стене едва заметно тлело темное пятно. Я опустился в кресло и закрыл глаза, чтобы привыкнуть к свету, своей комнате и странным звукам из кухни, которые я принял за детский плач, не сразу поняв, что это стиральная машина, запрограммированная утром, дошла
