Полёт пяти. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 21. Павел Амнуэль
Чтение книги онлайн.
Читать онлайн книгу Полёт пяти. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 21 - Павел Амнуэль страница 35
Поляков точно знал, что поводырь не может вернуться на остров, где уже бывал, – не позволит многомировый принцип неопределенности, идея, интуитивно принятая физиками его мира.
Из принципа неопределенности Гейзенберга возникла наука наук ХХ века: квантовая механика, чья точность и надежность поражали воображение. Квантовая физика – рациональнейшая из всех рациональных вершин человеческого гения.
Из принципа неопределенности в мире поводыря возникла базовая идея интуитивистской космонавтики – не науки, на самом деле, а самого изощренного из искусств, принятого за науку по недоразумению, если рассматривать этот эпизод истории человечества с моей, сугубо рациональной, точки зрения.
В моем мире научного рационализма были исследования Годдарда, Кибальчича, частично Циолковского, а после первый спутник, «Восток», Гагарин, «Аполлоны», Армстронг, обитаемые орбитальные и автоматические межпланетные станции, а затем долгий откат – нежелание государств тратить огромные суммы на пилотируемые полеты без ясных – прежде всего, экономических – перспектив.
В мире поводыря идея многомирия и примат интуитивизма привели к появлению людей, способных, подобно Полякову, воспринимать другие ветви, ощущать расположение «островов» на фарватерах. Поводыри умели перемещаться с одного острова на другой, и это не нарушало эйнштейновского принципа постоянства скорости света, поскольку острова находились в разных ветвях многомирия.
Правильно записать граничные условия для задачи – добрая половина решения. И это такое же искусство, как во время съемок удивительного по красоте рассвета найти единственно правильный ракурс и композицию кадра, чтобы захватывало дух от безумной и безнадежной красоты. Именно так – безумной и безнадежной, потому что трезвым разумом, без интуиции, нужную композицию не создашь, и нет надежды повторить уже отснятый кадр, он неизбежно окажется другим, будто и в рамках одной реальности существует свой принцип неопределенности, не позволяющий с идеальной точностью повторить внешние условия и внутренний настрой.
У меня не было времени – шел второй час ночи – долго размышлять над тем, что я написал. Перед глазами мелькали темные мошки, верный признак того, что нужно расслабиться, выспаться, и тогда, возможно, оценив уравнения вместе с граничными условиями и еще какими-то факторами, не пришедшими мне сейчас в голову, обнаружить ошибку и начать все сначала.
И все же я был интуитивно уверен, что уравнения правильны, а решение я знал еще до того, как записал символы на бумаге. Прежде со мной такого не случалось.
Я понял, как вернуться в уже посещенную Поводырем реальность. Именно в ту самую, а не в похожую. Принцип неопределенности не препятствовал: