беспокоишься, болезная?” – хамоватая Ирэн оборвала поток мыслей.
– Слушайте, Кьёрн, давайте мы забудем о нашей встрече. Как вам такое предложение? – я тверже перехватила в руке вилку, выставила ее на манер оружия. – Ну зачем я вам, а? Про потомство я слышала, – опередила возмущения. Хотя какие там возмущения, ни одна мышца не дернулась на лице громилы, он продолжал жарить оладья и смазывать их маслом, снимая со сковороды. – Вы найдете другую, ту, которая по доброй воле родит вам ребеночка. Да и вы же паспорт мой видели? – повар-переросток кивнул. – Я уже могу и не выносить.
– Выносишь, – произнес он с полной уверенностью.
Вот же упертый какой!
– Я вам собственной жизнью клянусь, что не стану на вас заявлять. Вот прямо клянусь.
– О чем заявлять? – маньяк посмотрел на меня, как на неразумного ребенка. Именно так я смотрю на Васю, когда он очередную глупость учудит.
– Ну, вы?.. – я часто заморгала, силясь обвинить, но ничего изобличающего на ум не приходило. Ну домой меня принес, ну раздел, спать уложил, сейчас вот накормить пытается. – Вы зверушку убили, – ткнула вилкой в воздух, – жестокое обращение с животными. Сейчас за это наказывают, – я нравоучительно качала головой.
– Это была охота, Ирина, – да простит меня совесть и разум, но как он сказал: “Ир-р-рина”, с таким вибрирующим придыханием, что сразу в жар бросило. – Охота на собственной земле.
– Ах, да. Частная территория, – я притихла, принюхиваясь к аромату тушеного мяса.
Есть очень хотелось, но я себе не разрешала, мало ли, что там в соусе спрятано, яд какой или афродизиак! И я сама захочу того крепкого потомства, о котором рассказывал громила, а у меня… в общем, зря я ноги вчера не побрила.
– А меня будут искать, – я донесла с явной угрозой. – Знаете, у меня подруга какая?!
– Какая?
– Да никакая, – я отмахнулась и всхлипнула, – косметолог она. Может вам маски по скидке делать, хотите? – Кьёрн молчал. Что за имя-то такое странное?! У меня бабуля так чихает, когда челюсть придерживает, чтоб не выскочила. – Я домой хочу, меня там ждут, – принялась давить на жалость, но тут в очередной раз я вспомнила о своем маленьком гномике Васе и заплакала по-настоящему. – Вася – сын мой, он же сиротой останется, – мужчина убрал сковородку с огня, отложил лопатку, которой переворачивал оладья, и приблизился. – А муж… – вспоминала о Михалевском, который вряд ли примет участие в воспитании собственного ребенка, если я не вернусь.
– А что муж? – спросил громила с угрозой.
– Объелся груш! – я эмоционально фыркнула.
– Ты с ним живешь? – продолжал рокотать маньяк в фартуке.
– Еще чего!
– Любишь?
– Да боже упаси! – продолжала фыркать.
– Это хорошо. Хорошо, что ты не любишь Михалевского Владимира Егоровича. В паспорте прочел, – пояснил Кьерн.
Я подняла заплаканные глаза на мужчину, стерла слезы рукавом его же рубашки и тут же зарыдала – со всхлипами и иканием, и невнятным бормотанием о
