style="font-size:15px;"> Открыв глаза, Маша увидела знакомую брусяную стену, поточенную жучком – тонкие линии походили не то на тайные письмена, не то на восточные узоры на халате факира… Где-то она видела такие недавно…
Узоры пропали, а вместо них память выплеснула оскаленную звериную морду с влажно блестевшим носом. Маша вздрогнула, судорожно всхлипнула и проснулась окончательно.
Она лежала в своей кровати, а рядом сидели нянька и младшая сестра Катюшка. Обе шили, а в окно ярко светило солнце.
Услышав, что она пошевелилась, Катька бросила недоштопанный чулок и кинулась к Маше:
– Марусенька! Опамятовалась! Слава Заступнице Пресвятой!
– Я что, спала? Днём?
– Ты без памяти была. Уж третий день. Лекарь велел тебя не теребить, сказал неври… нери… нервическая горячка!
Лекарь? Маша поразилась. Откуда у её родителей деньги на лекаря? Или она помирает? Осторожно пошевелила руками и ногами, ожидая ощутить нестерпимую боль, но ничего не почувствовала. Впрочем, даже когда два года назад умирал от крупа младший братишка, денег на лекаря не нашли, и за больным ходила знахарка-ворожея. Так откуда лекарь?
Кажется, она произнесла последнюю фразу вслух, потому что Катька восторженно заверещала:
– Фёдор Романович привели! Лекарь-немчин, ух и строгий! Велел окна растворять, ветер в горницу пускать, а ещё Парашку с кровати согнал – сказал, чтобы ты одна лежала. Ох Парашка и злобилась – ей пришлось с Дунькой и Любавой спать…
– Фёдор Романович? – Маша изумилась. – Постой! С чего это вдруг он к нам лекарей водит?
– Так он тепереча жених твой!
Маша села, вытаращив на сестрёнку глаза.
– Ну да! – повторила та и даже зажмурилась от удовольствия. – Они с Митькой как принесли тебя, так он к батюшке и отправился – твоей руки просить. Батюшка благословил. На Троицу вас обручат, а уж после Петровок повенчают!
Маша слушала, приоткрыв рот.
– Чего стрекочешь? Язык без костей… Сказано ж, не полошить её! – цыкнула на Катьку нянька.
– А я и не полошу! Я её радую! – И Катька бросилась сестре на шею.
Когда Маша следом за скакавшей козой Катькой спустилась в большую горницу, что была в их доме сразу столовой и гостиной, сестры сидели за рукоделием.
– Продрала зенки-то? – фыркнула ей навстречу Парашка. – Ишь, боярыня, среди бела дня на перине нежится.
– Слыхала? Ты у нас нынче невеста! – протянула Дунька и вздохнула: – Счастливая!
– Ну уж и счастье! – Парашка пренебрежительно дёрнула полным плечом, и роскошная, толщиной в руку коса, перекинутая на грудь, мягко скользнула за спину. – Неча сказать, завидный жених – убогий-колченогий, да ещё и вдовый к тому же!
– А у тебя и такого нет и не будет! – крикнула Катька. – Вот тебя завидки и корчат! Смотри, окривеешь от злости – вона как тебя перекосило!
Парашка
