крышкой, то меня разворачивали в баню.
– Ученый найден, – сказал Леонид Семёнович, пока я пальцами пытался оттереть крылья. В доказательство он показал мне монету.
– И че? – спросил я, всячески осматривая её.
– Дату глянь. Две тысячи второй. В тюрьмах платят зарплаты, значит Учёный где-то потратил деньги, значит ему выдали сдачу.
По уровню понимания его логика ютилась где-то между укладкой асфальта с первым снегом и свадьбой сразу после школы.
– Ближайший магазин в деревне, – продолжал он, – а там новых денег отродясь не было! Это точно его монета и это точно он!
Леонид Семёнович взял след, а я взял тряпку с веревки, где сушилось чье-то белье, и последовал за ним, оттирая подсыхающую грязь.
Снова пройдя через ограду из репейников, мы вернулись на рынок. Народу там прибавилось и виной тому стал парень с отрезанным ухом и портретом обезумившей монашки на палке. Он стоял на самодельной трибуне из бочек и фанер. Голова побрита, а тело закрывала волчья шкура. На фоне стоял я с распахнутыми крыльями, сделанный из картона в полный рост. Батюшка распорядился, чтобы такие поставили у всех магазинов городка неподалёку.
Задумка не приносила нужного внимания. Прохожие считали меня персонажем любовного романа. А на въезде картонного ангела украли и поставили у ларька, приклеив шаверму и подписав: «Ангелам – ангельская еда». На рынке мою картонную копию разукрасили и превратили в дьявола с чёрными крыльями и бородкой.
– Внемлите мне, люди! – кричал оратор, махая портретом. – Великая мать права. Боб – сын Сатаны! Я воочию видел его падение! С горящими крыльями он пал в воду, точь Люцифер! А вышел он на землю, пропитанную ложью батюшки, обугленный, чёрный и в обнимку с голым юношей! Грех на грехе! Грех на грехе! Грех на грехе! – скандировал он.
Собралось человек пятьдесят. Немного по меркам общего количества прихожан, и тем не менее достаточно. Из них большинство молчало, когда как где-то треть была на грани. Некоторые неуклюже поднимали руки, но опускали, понимая, что рядом нет единомышленников. Кто-то по чуть-чуть подходил ближе к выступающему. Но самым страшным было то, что абсолютно все косились по сторонам. Пастве батюшки везло. Окажись хотя бы один действительно согласный, то толпа вспыхнула бы оппозиционным ревом.
– Пойдём отсюда, – сказал Леонид Семёнович, утягивая меня за крыло подальше от толпы.
– Зачем?
– Когда люди начинают ненавидеть ангелов, то не надо показывать им крылья.
Мы отправились в восточную часть поселения. Там преобладал японо-китайский стиль с их крышами из керамики и закругленными углами, створчатыми дверьми и фонариками. Жители здесь носили кимоно и деревянные тапочки с подошвой из двух брусочков. Они также назывались самурайскими, но те войны древней Японии славились гордостью
