раз, когда я почувствовал несправедливость и безнаказанность влиятельных людей.
Помню, мой отец говорил, что отец Аристарха плохой человек и что лучше не стоит иметь дела с его сыном, потому что, если мы что-то натворим, виноватым сделают только меня. А я же, напротив, очень хотел дружить с Аристархом, наверное, потому что я хотел его контролировать, многие безумные идеи этого избалованного ребенка я пресекал, подавляя его замыслы какой-то игрой или чем-то полезным, он всегда прислушивался ко мне.
Я убежден, что в целом детей учат злиться, обманывать, кричать, негативным чувствам, эмоциям и манерам поведения взрослые. Наследственность, конечно, играет роль, но не столь важную, окружение и воспитание – вот что создает индивидуальность. Рождаемся мы чистыми, искренними и жаждем любви, гармонии и красоты, но мир взрослых ломает в нас почти все хорошее, он вынуждает играть по их правилам. Нельзя любить всех, а все не будут любить тебя, вот что грустно.
В те моменты, когда Аристарх чудил, я всегда был с ним рядом и невольно становился соучастником и виновным вместе с ним, наказание было в саду одно, и это перевод в другие группы. Воспитатели, вероятно, думали, что из-за смены обстановки нам будет неловко и от этой неловкости мы там расстроимся и забьемся в угол, жалея о содеянном, но мы и там находили чем заняться, – знакомились, боролись, ломали игрушки.
Аристарху было все равно, знает ли он человека или видит впервые, он был очень напористым и мог мило играть с ребенком, а через минуту доводить до истерики, у него было будто раздвоение личности. Дело дошло до того, что нас отправили в начальную группу, то есть к самым маленьким, дети, которые толком не научились ходить, должны были успокоить наш пыл. Под присмотром воспитателей мы просто пялились на этих неуклюжих детей, мы унывали, и воспитатели обрадовались, думая, что нашли нам управу, но ненадолго. Нас стали забавлять эти неуклюжие дети, вечно с улыбкой и таким счастливым, будто изучающим тебя взглядом, нам там было как-то спокойно и весело, Аристарх даже начал нянчиться с ними, и, вроде как, воспитатели успокоилось и стали к нему более снисходительны, а он в ответ стал вести себя более сдержанно.
Отец Аристарха давал воспитателем свободу в плане воспитания и наказания за проступки своего сына, но при этом все равно никогда не признавал, что его сын может быть виновником чего бы то ни было. Когда нас разделяли, Аристарх сходил с ума и крушил все вокруг, воспитателям ничего не оставалось, кроме того, как пойти ему на встречу и разлучить нас могли только родители, забирающие нас по домам.
Однажды на прогулке мы с Аристархом скучали в маленькой железной машинке, ими был напичкан наш сад. Квадратная железная машина с большими фарами, окрашенными в красный цвет, имела кабину и сиденья, куда вмещались двое, а позади кузов, в который усаживалась детвора. У нее был крутящийся железный руль, можно было сесть за него и воображать, что едешь и весь мир несется перед глазами. Аристарх,
