меня нашли! Там же было написано!
– Они просто манипулируют моими чувствами, чтобы я делал все, что они хотят.
– А что они хотят?
– Это взрослые слова, ты мало что поймешь, – папа устало улыбнулся. – Надеюсь, теперь ты убедился, что я все это не придумал? – Я закивал головой, все ещё утыкаясь в папу и не собираясь его отпускать. – Я просто не хотел тебе это показывать, чтобы ты себя не чувствовал, как под прицелом. Я хотел, чтобы, пока ты не уехал, у тебя даже и мыслей не было кого-то бояться!
– Прости меня…
– Иди сюда, – ласково прошептал папа, опустившись на коленки и сев на пол, облокотившись на батарею, протягивая ко мне руки. Я, растирая слезы по лицу, опустился вниз, обняв папу за шею, уткнувшись в него. Папа обнял меня в ответ, понимающе гладя по спине.
Мы молчали. Мне нравилось молчать. Точнее, мне нравилась эта тишина, которая ни к чему не обязывала: меня – оправдываться перед папой, а папу – передо мной. Через какое-то время я даже перестал дрожать от своих панических атак и повис на папе, как старое пальто на своем владельце. Вскоре к нам присоединился Барни, и мы втроем сидели в тишине.
Черный тонированный джип почти взлетал на пустом шоссе, маневрируя между сонными легковушками, уверенно приближаясь к аэропорту. Не поверите, но внутри машины был я и уныло смотрел на пролетающие мимо фонари. В моей голове перепуталось много идей, что взять их и привести к логической цепочке не представлялось возможным, но одна мысль то и дело залетала то в одно размышление, то в другое. Поэтому я решил, что сейчас или никогда, и открыл переписку с Дашей, чтобы все ей рассказать. Последним козлом в своей прошлой жизни я не хотел оставаться!
Как мне казалось, описав все логически, я отправил сообщение и застыл в ожидании. Я надел наушники и включил какую-то дурацкую песню, заглушающую шум дороги и накрапывающего дождя. Но музыки я почти не слышал и, как неврастеник, дергался от каждого уведомления на телефоне, отчего мое сердце на мгновение замирало, а тело леденело – вдруг от нее? Посмотреть в диалог? Ну уж нет, я боялся этого, как тощая мышь жирного кота, – очень. Да и вообще, внутри меня бушевал ураган эмоций: гордость за свой храбрый поступок, потому что я действительно боялся и боюсь этих слов: «я уезжаю, и мне нельзя ничего об этом говорить, нам нужно забыть друг друга».
Но как забыть, если она – часть моей жизни? Я не знал. Я вообще не знаю, правильно ли я сделал, что все это написал, не дав ей выбора – знать ей это или нет, но сейчас размышлять об этом поздно. С другой стороны, внутри меня была надежда, что она поймет меня и ответит на сообщение, даже если это будет одно слово – «урод», я буду рад услышать это от нее, а не от кого-то ещё. Но в то же время страх, что она не поймет меня, был сильнее страха ожидания, и я просто молился (будучи агностиком), что хоть что-то, да произойдет. А ещё я до сих пор чувствовал аромат ее сладких духов на своей рубашке, и моя душа трепетала от этого запаха, потому что так пахло желание, страстное животное желание, которое испытывает
