это кажется ему смешным.
– Не смей говорить о людях Диксона плохо, – тихо и зло проговорил я. Игнасио замер, уловив угрозу в моем голосе. – Как смеешь ты обвинять людей, которые не сделали ничего плохого? Ты, от которого мы не видели ничего кроме обмана?
Игнасио некоторое время молчал, а потом сказал тихим голосом:
– Да, сеньор Томас, я только обманывал вас, но делал это вынужденно. Выбора у меня не было. Но поверьте, я никогда не желал зла ни вам, ни вашей жене, ни, – тут он запнулся, – ни Джеку. – Да, я вор и убийца, мужеложец, развратник и лжец, но вся моя вина только в том, что я всю жизнь жил чужой жизнью и не знал, чего я хочу, а когда узнал, то понял, что получить мне это невозможно.
– Оправдания, – выплюнул я, окончательно раздраженный этим жалким лепетом. – Ты совершенно прав в одном – ты вор и убийца, остальное всего лишь оправдания!
Но Игнасио будто не слышал меня.
– Да, невозможно. Опять невозможно. И в этот раз, – бормотал он. – Это, сеньор Томас, меня повергает в отчаяние. А человек в отчаянии способен на все, потому как терять ему нечего.
– Порядочный человек никогда не доведет себя до отчаяния, чтобы потом оправдывать им свои гнусные поступки.
Зубы Игнасио снова блеснули.
– А ведь я не порядочный человек, сеньор Томас. Мой отец сотрудничал с пиратами и работорговцами, и я всю жизнь считал это правильным. Я вырос на пиратском острове, среди проходимцев. И хотя получил хорошее английское воспитание, купленное на грязные кровавые деньги, а вместе с ним порцию законов божьих, но я не порядочный человек. Порядочные люди, наверное, водятся в Англии, а не на островах Испанского Мейна. Но у меня, сеньор Томас, есть совесть и свое понятие чести. А у этих людей их нет.
Кажется, наступило время заканчивать разговор. Все равно он двигался по кругу. Игнасио говорил, что люди Диксона плохи, я, что они не сделали еще ничего плохого, зато сам он успел натворить дел, а он утверждал, что он-то не мог поступить иначе, а вот люди Диксона – действительно плохие люди. Он мог спорить и оправдываться до бесконечности, здесь ему не было равных. Я понял это очень хорошо, несмотря на то, что он лишь недавно начал говорить с нами. Честно говоря, Мария мне теперь нравилась куда больше. Этот Начо, Игнасио, был насквозь испорченный тип, который кичился к тому же своей испорченностью и с гордостью признавал себя непорядочным человеком. Я развернулся, чтобы уйти, но Мартинес как будто не замечал меня.
– Что же мне делать? – задумчиво, будто разговаривая сам с собой, проговорил он.
– Ничего, – ответил я. – Оставайся и дальше Марией, и никто ничего не заметит. Только… как и сказал Джек, постарайся держаться подальше от мужичин, которые хотят залезть тебе под юбку.
Я с сомнением оглядел фигуру Начо, едва видную в темноте и добавил:
– Если таковые появятся, конечно.
Игнасио хмыкнул.
– Ну, Джек-то клюнул на Марию.
– Тебя это веселит?
– Нет,
