Филд, Свен сказал, что ему придется на время покинуть Мию, и что она остается в надежных руках, и что они скоро увидятся. После этого он заключил ее в объятия, напоминавшие одновременно о хватке удава и прикосновении любящего отца. Ей было грустно, и она надеялась, что он действительно еще вернется.
– Кто? – послышалось из-за двери.
– Миа Вард.
Раздался щелчок замка, и дверь отворилась. Перед ней стоял незнакомый человек, и на секунду она подумала, что ошиблась номером, но тут увидела Пола, сидящего на кровати с пультом дистанционного управления в руке.
– Свен передавал привет, – сказала Миа открывшему дверь.
– А Том? – спросил впустивший их человек, сам бывший агент Стража, перешедший на другую сторону.
У Мии болезненно сжалось сердце: память о потере была еще слишком свежа. По ее лицу он все понял.
– Он был один из лучших, – мрачно сказал бывший Стражник и, обогнув агентов ФБР, вышел на лестницу. Миа еще успела увидеть, как он стоит там, сжимая перила.
Перед ней появился Пол и остановился в растерянности, не зная, обнять ее или нет.
– Рад тебя видеть, – начал он. – Значит ли это, что мы свободны?
Она посмотрела на потертый ковер у них под ногами.
– Боюсь, я не за этим, – они вас, возможно, перевезут в другое место через пару дней.
– Я тут уже с ума схожу, – Пол потер висок. – Целыми днями взаперти, из еды – один фастфуд утром, днем и вечером. Какие-то странные люди, приходящие обследовать Зоуи. Она питается через трубку, ей нужно в настоящую больницу.
Миа посмотрела на кровать за спиной Пола и на дочь, укрытую простынями. Рядом стояла капельница. Она села возле ребенка и подняла простыни. Кожа Зоуи была горячей и розоватой, как у Гранта и других, пораженных Зальцбургом.
– Привет, солнышко, – она погладила волосы ребенка. – Как дела у моей большой девочки?
Зоуи медленно открыла глаза и мигнула под светом лампы.
– Помнишь, как я разбудила тебя однажды песенкой «Время печь бублики» и ты вскочила, радостная в предвкушении веселой стряпни? А это была всего лишь строчка из рекламы Dunkin’ Donuts. И ты стала плакать, потому что думала, что мы вправду будем печь бублики, и не понимала, зачем так говорить, если это неправда. Ты плакала, а я проклинала себя за тупость.
Зоуи смотрела не нее равнодушным, непонимающим взглядом.
Тяжело было видеть дочь в таком состоянии, но еще ужаснее – осознавать, что ребенок ее не узнает.
– Я всегда огорчалась, если ты грустила, но сейчас – уж лучше бы грусть, чем вот это.
Миа, едва сдерживая слезы, гладила дочку по голове, как она всегда делала, укладывая ее спать.
Она взяла маленькую руку дочери в свою. Пальцы Зоуи показались ей ненормально толстыми. Дети растут рывками, это она знала, но тут было что-то противоестественное, особенно для ребенка, которого
