style="font-size:15px;"> А пошел бы он на помощь-то?! Пошел или нет?!
Филипп Иванович вдруг безвольно съежился и съехал по стене, больно стукнувшись сухим задом об пол. И тут же закрыл руками уши, и зажмурился, и головой замотал. И слезы вдруг закипели, защипали в глубоких морщинах старых выцветших глаз. И стыдно-то как стало, ох, господи!!! Так стыдно, что жить невмоготу. Лучше бы уж сдохнуть ему было прямо сейчас, чем слушать, как Марфу убивают.
А может... Может, и не убивают вовсе, а?! Может, зуб у нее болит, оттого и воет она?! Глянуть бы... Хоть одним глазом, что стыдливо зажмурил.
Великих сил стоило Филиппу Ивановичу подняться с пола. Словно все болячки, что бережно хранило тщедушное старое тело, разом пробудились и набросились на него. И в голове заныло и затюкало. И сердце зашлось так, что, казалось, вот-вот еще разок-другой подпрыгнет и остановится точно. Ноги сделались чужими и ватными и поднимать его все никак не хотели. В коленках скрипело, в щиколотках будто по гвоздю кто вогнал, а пятки огнем горели, словно скипидаром смазанные. Наконец вышло. Поднялся он. И даже до окна добрел, и времени, казалось, час прошел. А Марфа все не унималась.
Осторожно тронув выцветшую ситцевую шторку, Филипп Иванович выглянул из окна на улицу. Ничегошеньки не было видно. Темнота кромешная. То звезды таращились битую неделю так, что спать от их света невозможно было, хоть окно заколачивай. А то ни зги не видать. Темнота да крик этот, рвущий душу на части.
Филипп Иванович подумал минуты три и решительно потянул с гвоздя у притолоки старенький ватник. На улицу он выходить не станет, нет. Боязно очень, нечего бога гневить отговорками. Он выйдет в сенцы и уже оттуда, с крохотного окошка, что слева от двери, посмотрит на Марфин дом. С этого самого оконца ее двор хорошо видно. И двор, и калитку, и крыльцо. Что-нибудь, да рассмотрит.
Не было видно почти ничего. Мельтешение низкорослых теней, да и только. Странно, но с улицы крик Марфы Игумновой был почти не слышен, из сенцев, где Филипп Иванович прильнул носом к стеклу, так и вообще почти ни звука. Ему пришлось даже дверь в хату приоткрыть, чтобы ничего не пропустить. Видимо, общая стена их домов играла такую акустическую шутку, раз он услышал.
Сколько он так стоял и смотрел, он так и не вспомнил потом. То во времени разбирался, не путаясь, а тут, поди же ты... И когда вдруг разом все стихло, объяснить потом не смог. Вой оборвался на высокой ноте, и тишина наступила такая, что в ушах заныло.
Филипп Иванович еще теснее прильнул носом к стеклу. То нещадно отпотевало, и приходилось то и дело его протирать. А это мешало сосредоточиться и напрячь слух и давно ослабевшее зрение. Мелькает кто-то по двору, это точно, что мелькает. Но вот кто?! Может, это у него в глазах рябь такая полосуется от страха. А может, и правда, кто и есть. Чего же Марфа-то не орет больше?! Жива она или нет?!
Он снова и снова вглядывался, вслушивался, протирал стекло и льнул к нему потным лицом. Все оставалось по-прежнему. И потом вдруг в какой-то момент и взметнулось к небу это страшное
