еще, оказывается, и нахален.
– Меня зовут Дмитрий, – проговорил он, скрестив сильные загорелые руки на выпуклой груди. – Дмитрий Игоревич Гольцов.
Слава богу, что не Голицын, почему-то сразу подумалось ей.
– Именно Гольцов, а не Голицын, – угадал сосед из квартиры напротив скороспелое течение ее мыслей. – Это нормальная реакция на мои имя с отчеством и фамилию. Потому я и угадал.
– Мне-то что? – Лия пожала плечами, запоздало вспомнив, что стоит перед ним босиком в одних колготках, она этого терпеть не могла.
– Мне тоже.
Дмитрий, который был Игоревичем, да еще Гольцовым, хотел улыбнуться, но потом, видимо, передумал, да так и застыл с разведенными в разные стороны углами тонких губ. Глядел на Лию недобрыми темно-серыми глазами и молчал.
– Был разговор, – напомнила она, устав любоваться на его вытянутый в нитку рот. – И?..
– Пора с этим завязывать, вы не находите, Лия Андреевна? – пробормотал он, встрепенувшись. Уронил руки вдоль тела и кивнул головой себе куда-то за плечо. – Так больше продолжаться не может. Разве не так?
– Вы о Кариковых?
– Да, о них. – Гольцов глубоко и протяжно вздохнул. – Я все, конечно, понимаю. Возраст пенсионный. Личная жизнь и все такое, но... Мы-то с вами имеем право на эту самую личную жизнь или как?!
От того, как именно прозвучал его последний вопрос, сделалось неловко им обоим. Ей уж, во всяком случае, точно. И Лия тут же струсила.
– Мне никто не мешает, – соврала она бессовестно и малодушно, лишь бы не смел он присовокуплять ее личную жизнь к своей, еще чего... – Пошумят, пошумят, да перестанут. В конце концов, вы знаете закон о неприкосновенности жилища. Не мне вам читать проповеди и...
– Ну, вы же бегаете от них! – воскликнул Дмитрий Игоревич с чувством и неприязненно на нее покосился. – И от сына их бегаете. То еще чудовище.
– Ничего я не бегаю!
Лия почувствовала, что краснеет. Вот почему он открывал дверь, когда она вернулась. Он подглядывал за ней. И видел ее осторожную поступь. И осмотрительную аккуратность, с которой она открывала дверь, не мог не заметить. И то, как она запиралась, стараясь не производить лишнего шума, тоже заметил. Вот еще надзиратель выискался! Надо будет попросить Мишаню подыскать ей другое жилье. Пусть попроще, пусть подешевле, но другое. То от Кариковых ей покоя не было, теперь еще и Гольцов доставать станет. Нет, пора съезжать.
– Вы помните, что Шота Руставели сказал о людях равнодушных? – снова прицепился к ней Дмитрий Игоревич. – О том, что с их молчаливого согласия и все такое.
– Про все такое там не было, – огрызнулась она в сердцах.
Это ее-то упрекать в равнодушии, а! Сам ни разу из-за двери носа не высунул, когда Кариковы полосовались, а ее смеет упрекать! И вообще...
– А почему это я должна выслушивать от вас все это? Я вас вообще знать не знаю и вижу, по пальцам можно пересчитать сколько раз. А вы вваливаетесь в мою квартиру, говорите мне гадости. – Лия
