style="font-size:15px;"> Кельсер торжественно кивнул. Колченог допил вино.
– Значит, у тебя есть курильщик. Деньги тут ни при чем. Если ты и впрямь задумал устроить переворот, я в деле.
Кельсер ухмыльнулся.
– И нечего скалить зубы! – рявкнул Колченог. – Терпеть этого не могу!
– Да я бы не посмел.
– Ну что ж, – сказал Доксон, наполняя свой стакан, – проблема курильщика, значит, решена.
– Толку-то, – огрызнулся Колченог. – Все равно у вас ничего не получится. Я всю жизнь потратил на то, что прятал туманщиков от Вседержителя и его поручителей. А он все ловит их и ловит.
– Тогда зачем помогать нам? – спросил Доксон.
– Затем, – ответил Колченог, вставая, – что Вседержитель и до меня доберется рано или поздно. Так я хотя бы смогу плюнуть ему в рожу по пути на тот свет. Разрушить Последнюю империю… – Он усмехнулся. – В этом что-то есть. Пошли, малыш. Нам пора готовить лавку к приходу гостей.
Вин наблюдала, как Колченог дерганой походкой прошел к двери, как мальчик открыл дверь перед ним и захлопнул, выйдя. Потом она посмотрела на Кельсера:
– Ты знал, что он вернется.
Кельсер пожал плечами, встал и потянулся.
– Я надеялся. Люди – рабы своего воображения. А то, что я предлагаю… от такой затеи нелегко отказаться. По крайней мере, если ты стар, тебе скучно и тебя раздражает повседневная жизнь. Ну и ладно. Вин, я полагаю, ваша шайка владеет всем этим зданием?
Вин кивнула:
– Да, магазин наверху – только прикрытие.
– Хорошо.
Достав из кармана часы, Кельсер посмотрел на них и протянул Доксону.
– Скажи своим друзьям, что они могут вернуться, – велел он девушке. – Туман, наверное, уже надвигается.
– А мы? – спросил Доксон.
Кельсер усмехнулся:
– А мы поднимемся на крышу. Я же сказал, мне необходимо еще немного атиума.
Днем Лютадель казалась черной от золы и пепла и докрасна обожженной солнцем. Линии ее были резко очерчены, масштабы – подавляли.
Однако ночью туман делал все расплывчатым и неопределенным. Крепости Великих Домов превращались в призрачные силуэты, нависавшие над улицами. Сами улицы как будто становились намного у́же, и даже проспекты делались безлюдными, опасными переулками. И знатные люди, и воры не решались выходить по ночам – только обладатель поистине храброго сердца рискнул бы окунуться в эту угрожающую, таинственную тишину. Ночной город был миром отчаявшихся и безумцев, целиком во власти тумана и странных его обитателей.
«Странных вроде меня», – думал Кельсер.
Он стоял у низкого ограждения, опоясывавшего плоскую крышу воровской берлоги. Вокруг высились темные здания, и из-за тумана казалось, что все они движутся, шевелятся. Кое-где из окон сочился слабый свет, но крошечные огоньки выглядели как будто напуганными.
На Кельсера налетали порывы прохладного ветра, шевелившего
