уселась наконец напротив него. До этого маршировала по кабинету, бездумно трогая милые безделушки на полках его кабинета. Трогала и злорадно предполагала, что безделушки наверняка его любимой незаконной подарены.
– И чем же оно тебе кажется таким дрянным, Ирина? – Он скинул с плеч пиджак, оставив его на локтях, ослабил узел галстука и смотрел на нее теперь с явным вызовом. – Чем?
– Твоя дама сердца дежурит в больнице в ту ночь, когда погибает твой сын. Погибает от странной болезни…
– У него открылась пневмония! – заорал он, перебивая.
– Странно, не находишь? Пневмония у абсолютно здорового малыша? Гм-мм… – Она перегнулась к нему через стол, повалив какой-то портрет в рамке. – А что, если это была аллергия на какую-нибудь неумело введенную инъекцию, а? А что, если эта инъекция была введена не неумелой рукой, а рукой злоумышленника? Правильнее, злоумышленницы…
– Что ты мелешь???
Он побелел так, что Ирина испугалась – еще чего доброго шарахнется в обморок, что ей тогда с ним делать?
– Ты сейчас поняла, что сказала?! – прошипел он сдавленно. – Ты только что обвинила человека в убийстве!!! Невиновного человека!
– Уверен?
Он не был уверен, черт возьми! Точно не был уверен! Она поняла это мгновенно, по тому, как болезненно сморщилось его лицо. Генка сомневался. И это давалось ему очень непросто. Это было очень болезненно для него. А для нее облегчением, черт возьми! Заподозрить и его тоже в умышленном содеянном было бы страшным ударом, да! Не мог же он?..
– Ирка, да пошла ты!!! – вдруг заорал он не своим голосом. – Прекрати издеваться надо мной и ты тоже! Одна из меня жилы тянула, теперь и ты тоже?! Что ты вообще хочешь узнать, а?! Хочешь думать, что я вместе со своей любовницей угробил своего сына, думай, если ты дура! Если умная женщина, то… То меня хотя бы от своих подозрений освободи, прошу! Мне муторно так… Так тошно, что жить просто не хочется! От всего этого…
Он съежился внезапно на своем начальствующем кресле, даже ослабленный узел галстука наполз ему на подбородок. И до того он показался ей жалким и беззащитным, что Ирина устыдилась:
– Прости меня, Ген.
Он махнул рукой куда-то мимо нее и тут же отвернулся. Посидел, сгорбившись, минуты три-четыре, потом спросил со вздохом:
– Так будешь кофе, Ир, или нет?
– Нет, спасибо, Гена. Кофе я не хочу. – Ирина выбралась из-за стола и с тяжелым сердцем пошла к двери. Потом все же не выдержала, остановилась и спросила едва слышно: – А что, если это она, Гена?! Что, если это она виновна в гибели вашего с Наташкой ребенка? Что ты станешь делать тогда?!
Ответить ему было нечего. Он так и не посмотрел больше в ее сторону. Ирина ушла.
Дом встретил ее пустыми стенами и дежурной запиской от Стаса. Снова занят. Снова на работе. Снова предлагал ей поужинать без него и ложиться, также в одиночестве.
– Черт знает что, а не жизнь! – возмутилась она, заходя на кухню.
Нет,
