надумавшую посадить десять соток картошки в поле, а им теперь все лето на ней вкалывать. То про новый сериал, что начали транслировать по НТВ. А потом вдруг она резко обрывает свой беззаботный треп, и как спросит:
– Слышала, Ким вернулся?
Люба не хотела, да споткнулась.
Ким?! Вернулся?! Господи, когда?! Один, с женой?! Как он?! Как он…
Она хотела бы спросить обо всем этом, но лишь отрицательно покачала головой. Нет, мол, не слышала.
– Вчера был у нас в гостях с визитом вежливости. Подарков ребятам притащил кучу. Угощения два пакета. Они с Тимошей до утра шептались. Про тебя что-то говорили.
– И что же? – ну, не выдержала, что тут поделаешь, спросила.
– Не знаю. Мне же подслушивать приходилось. Слышала только, как твое имя несколько раз называлось. Хотя могли и про другую Любу говорить. Не факт, что про тебя, – свредничала под конец Таня и помахала ей рукой. – Ну, пока, мне нужно быстрее. Пока ты будешь на своих каблуках сухие места выбирать, я уже до дома доберусь.
Савельева быстрой походкой помчалась к проходной. Люба немного постояла, рассматривая хмурое небо, и тоже пошла. Дождя не было, кончился наконец. Устал, наверное, без конца сыпать на землю ледяными каплями. Ветер все еще метался меж заводских корпусов, но уже без прежней оголтелости. Скорее по привычке. Может, и наладится погода-то. И лето наконец наступит.
Люба вышла из проходной, поднялась по ступенькам заводоуправления и через пару минут входила в приемную.
– Богдан Владимирович ждет вас, – оповестила секретарша официально, девчонка была новой, мало кого знала и еще меньше кого уважала.
– А генеральный? – спросила Люба, стаскивая с себя куртку и швыряя ее на диван в углу.
– Богдан Владимирович один, – девица скрылась за огромным монитором и больше ничего пояснять не стала.
Хелин и в самом деле был один в директорском кабинете.
Он снял с себя пиджак и галстук, оставшись в одной рубашке, и стоял теперь у окна со стаканом минералки в руках.
– Заходите, Любовь… Можно я вас буду называть просто Любой? – вдруг спросил он, поворачиваясь к ней и улыбаясь открыто и белозубо.
Нет! Нельзя! А что?!
Кто же ее спросит-то?!
Он может называть ее Любой, кочергой, мышью белой или козой старой, или еще как захочет, она возразить не смеет. К чему такое лицемерие? А, понятно, так по протоколу…
– Конечно, Богдан Владимирович.
– Присаживайтесь, Любаша, – это он уже без разрешения. – Присаживайтесь. Поговорим. Кое-что обсудим. Наметим план работ, а потом… Потом поужинаем где-нибудь. Вы ведь не откажетесь составить мне компанию и немного побыть моим гидом? Город мне не особенно знаком, вдруг заблужусь.
– Д-да, да, конечно. Без проблем, – промямлила она почти нечленораздельно, едва не свалившись со стула.
О как!
