отрезка или долгого времени, поневоле изучаешь его слабости и привычки чуть ли не досконально. И я прекрасно знал о суммах, которые Карна затрачивает на принятие спа-процедур или дефилирование по торговым центрам. Возвращалась она обычно с милейшей улыбкой на лице, и с кучей бесполезнейших покупок. Поначалу я боролся, орал, матерился, молился. В Паутине вычитал про термин, подходящий этой уничтожению семейного капитала – ониомания. Методов борьбы куча, а конкретики – ноль. Легче из дому выгнать, дешевле обойдётся.
Руки задрожали. Я завис над диваном и боялся лишний раз вдохнуть, чувствуя что в лёгких застрял здоровенный ком. Сколько часов длилось это состояние, сложно сказать. Наконец я вышел из этого ступора, и рывком сжал её руки, нащупывая толчки пульса. Чем выше поднимался по плоскости руки, тем меньше надежды оставалось на счастливый исход. Пульса не было, и дыхательный аппарат тоже свернул лавочку. На диване лежало бездыханное тело, а я не знал о чём думать. Пробегали совершенно дебильные мысли не из той оперы, что-то наподобие: «А пронеслись ли лучшие моменты её жизни перед глазами?» И куча такой же писаной вилами ахинеи.
Лучшие мгновения жизни… какие? Ведь её жизнь ещё толком не началась, а так… была в зародышевой стадии. Может она и посвятила бы свою жизнь абсолютно ненужным вещам, например, шмоткам или мне. Но молодость, блин… зачем она с собой это сделала и каким образом?
Почему то в тот момент, у меня не стоял вопрос о собранности всего произошедшего в один узел: нападения, вскрытой квартиры, загадочной смерти. Откуда взялась уверенность, что она наложила на себя руки сама – неизвестно. Почему-то я сразу поверил в факт самоубийства и бросился в коридор, к телефону. Как добропорядочный гражданин следовало вызвать сотрудников правоохранительных органов, затем скорую, а потом и священнослужителей Большой Восьмёрки, чтоб они освятили квартиру от тлетворных эманаций, всплеснувшихся из-за суицида.
Уже на пороге, до меня стала доходить ересь, забравшаяся в голову. Только что я мыслил, как оголтелый фанатик, попавший под какую-то сектантскую программу по оболваниванию прихожан. С чего бы это мне звать легавых, если я только что чудом живым выбрался из под их облавы? Размышлять, являлись ли они оборотнями в погонах или были вполне реальными законниками – сомнительно, а потому бессмысленно. Случившегося не отменишь, не сотрёшь ластиком, поэтому я прокручивал варианты, что мне делать с телом.
Звучало, как в дешёвой гангстерской драме, и чувствовал я себя на бюджет такого заурядного фильма. А куда девать Карну? Оставлять в квартире, ожидая разложения тела, нет уж увольте… сам я себе даже не представлял, каково это – разложение, но при мысленном произнесении слова – мне становилось ещё хуже. В морг её тело не сдашь – потребуют связаться всё с теми же легавыми, и начнётся следствие, в котором во всех последствиях облекут меня. Без алиби, под наркотиками и с новоприобретёнными неприятелями в органах – я становился пустячной мишенью…
