психопатов, чей интеллект не поднимается выше нуля…
Гостья нахмурилась, как бы уловив знакомую мелодию, но еще не опознавая.
Всё можно понять, вздохнул Шафиров[93], не давая ей опомниться: и костры амбиций, и скромное обаяние буржуазии, и болезнь столичности, которая – увы – уже просочилась и в дома Вольгинска, но неужели и в самом деле невдомек «поколению Пи», что было до них «поколение дворников и сторожей», а до того «Поколение Икс», а еще раньше – «потерянное поколение», и что род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки, и не может человек пересказать всего, и глаза не насытятся зрением?
Гостья передернула плечиками, а Шафиров покачал головой и примирительно поднял руку.
И, вздохнув еще раз, назвал предложение собеседницы лестным, но, к сожалению, невыполнимым и даже опасным. И если бы его милейшая гостья, принадлежа к числу лучших журналистов города, до конца представляла себе все последствия публикации, – она, разумеется, отказалась бы от своего замысла без малейших обид. Ведь Вольгинск – это Вольгинск. Подумала ли она о людях, лица которых ей захотелось упаковать в глянец? О том, что станется с их детьми в школах, каково будет внукам в детсадах, как поведут себя друзья и коллеги? Кто тогда убережет дом от соглядатаев, добрых соседей по Завражной, квартирных воров? Вольгинск есть Вольгинск. И уж если горожане куда более весомые сторонятся фотовспышек – что делать простым жителям спального района с Ветловых Гор, когда нет у них ни службы безопасности, ни счетов в иностранных банках, ни адвокатов? А поскольку всем хорошо известно, как взрываются здания в наших городах и пропадают люди – так и живет девятый дом в страхе, не оказался бы, говоря словами поэта, этот дар случайный даром напрасным…
«Но ведь это же чудо что за сюжет, – дрогнули губы гостьи. – И ведь не то важно, откуда свалилось богатство, а то, как сумели им распорядиться. Ведь это же сказка, о которой мечтали бы тысячи жителей Вольгинска: стерильный подъезд, вежливые дворники, домработницы в интеллигентных семьях…И эти таинственные часы, с которых начался отсчет нового времени…И заголовок придуман – «Герой и время на Завражной»… А некоторые уже согласились на время стать героями интервью… Почему же не показать, что и на Ветловых Горах возможен достаток, покой, жизнь человеческая? Зачем лишать желающих пятнадцати минут славы?[94] И почему не дать надежду другим?»
Потому, отвечал Шафиров, что не зря сказано «надежда умирает последней» – ведь до этого она убивает всех остальных. А что касается прельстившихся – нужно пожалеть неискушенных, ибо не ведают, что творят; да и кто приведет человека посмотреть на то, что будет после него[95], и кто ответит потом, лгала ли сказка, или смутила быль?
И, потирая лоб, спросил Шафиров: неужели, например, его восхитительная визави поверила бы, если б сказали ей, что никаких чудесных часов в доме нет, и, возможно, никогда не было?
И, помолчав, добавил, что больше, чем
Вся последующая реплика Шафирова представляет собой буквально «лоскутное одеяло», сотканное из культовых наименований, составляющих вехи интеллектуальной моды всего XX и начала XXI века.
«
«
«
«
«
Выход термина «
В романе Коупленда (имеющем подзаголовок «
«
Лейтмотивами, объединящими все названные культурные феномены, являются отчуждение, эскапизм, скепсис.
Очевидно, поэтому Шафиров, обращаясь к собеседнице-журналистке, завершает свою реплику парафразой стихов из книги
«
«
Голливудский триллер 2001 года «
