мужчиной в позе, скажем так… несколько раскованной? И разве мастер рыбцеха Гоша Шибанов зря побил свою грудастую Виолетту, когда та, задумчиво рассматривая очередное творение Щукина, неожиданно призналась: «Я бы у него получилась лучше»?
Ефим Щукин не знал натурщиц. Ефим Щукин лепил своих волейболисток и прочих спортсменок исключительно с мужчин, и они его понимали: кто приносил пузырек, кто просто утешал: «Ты эта… Ты потерпи, Ефим… На материке баб навалом…»
Ночь длилась – в лунной тишине, в сырости, в тревоге.
Иногда я задремывал, но сны и шорохи тотчас меня будили.
Я свешивался с карниза пещеры, всматривался: не явился ли из тьмы Краббен, не блеснула ли в лунном свете гибкая антрацитовая спина? Нет… Вроде ничего… Вроде все тихо… Зато вторгался вдруг в сон Сказкин.
«Начальник! – нагло шумел он. – Ты послушай, как нас, больных, морочат! Я, больной в стельку, прихожу к одному наркологу, а секретарша передо мной ручку шлагбаумом! Вам, говорит, придется подождать, вы не совсем удачно пришли, к нам, дескать, гость приехали – профессор из Ленинграда. А я, начальник, человек простой, люблю справедливость. Что, спрашиваю секретаршу, наш доктор тоже больны? А она: с чего ты взял, богодул? Наш доктор всегда здоров! Вот видишь, говорю ей и для убедительности щиплю за высокий бок. Она, конечно, в крик: псих! псих! – кричит. Да еще издевается: сколько, мол, будет два и ещё два! А на шум, начальник, выглядывает из кабинета наш доктор, наш нарколог островной, такой умный, совсем с нами замучился. Вот смотрите! – кричит ему секретарша и тычет в меня серебряным пальчиком. Вот смотрите, доктор, кто тут у нас! А доктор правда замороченный, устал, ему, наверное, выпить хочется. Ну я на его глазах опять эту секретаршу за высокий бок!»
Сказкин, он свое откусает!
Просыпаясь, я отбрасывал сны.
Но одну назойливую мыслишку никак не мог отбросить.
Вот какая это была мыслишка. Серп Иванович держался уже два месяца. Несомненно, организм его очистился от бормотухи капитально. Но ведь известно, как долго может прятаться в потемках нашего подсознания пагубная привычка, только на время притворяющаяся убогой и хилой, но при первом же благоприятном случае разрастающаяся до размеров ядерного облака! Увидев, что начальник прыгнул в пещеру, а значит, Краббен в ближайшее время его не съест, Серп Иванович вполне мог толкнуть Агафону все наше полевое снаряжение за… ну, скажем так… скромный дорожный набор дрожжей и сахара…
Я знал, куражиться Серп умеет.
Перед отходом с Кунашира, например.
Мы уже загрузили снаряжение на борт попутного сейнера, а Серп Иванович вдруг исчез. Вот только что сопел, бухтел, жаловался на больную спину, и вдруг – нет его! Понимая, что в Южно-Курильске Сказкину, как старожилу, прием обеспечен чуть ли не в каждом доме, я избрал самое простое: вернулся в гостиницу и пристроился у телефонного аппарата. Где еще он будет искать меня?
И оказался
