и редактора отчаянные. А теперь все не так. Только ты один такой зубр остался. Вымираешь, вымираешь, и все никак не вымрешь!
Входит Тамара Филипповна в летнем, очень ярком платье, с книгой в руках.
Черданский. Присаживайтесь, Тамара Филипповна.
Тамара Филипповна. Я, если вы успели заметить, после обеда всегда стою. Хотела поболтать с нашими редакционными девушками, но они (иронически) предпочитают волейбол.
Широков (встает). Необразованность, Тамара Филипповна.
Тамара Филипповна. Несмотря на вашу иронию, вы не так уж далеки от истины.
Широков. Что вы читаете?
Тамара Филипповна. Метерлинка. (Хочет показать Широкову книгу, но раздумывает.) В подлиннике – по-французски. (Удаляется.)
Широков. Второй год читает и, по-моему, всегда посредине, чтобы держать было удобней. Ох, смерть не люблю интеллектуальных дам! И чего только она у тебя в секретаршах застряла?
Черданский. Ничего удивительного. Приехала в эвакуацию, интеллигентный человек, я ее немножко знал еще по Ленинграду. Образования у нее не отнимешь…
Широков. И отнимать нечего – обыкновенная малограмотная гусыня. Наверное, ходит вокруг тебя, хлопает крыльями и гогочет – вы, Николай Борисович, у нас единственный интеллигентный человек, разве вас здесь понимают? А ты и таешь!
Черданский. Ладно, пусть таю. А что, положа руку на сердце, разве меня здесь ценят? Почему Брыкин, у которого газетный опыт – вот! (показывает пальцами, какой маленький опыт у Брыкина) – и сразу из партийной школы в заместители редактора, а я, горбом дослужившись до ответственного секретаря, все еще не утвержден обкомом? Третий год исполняю обязанности!
Широков. Так у тебя же два выговора было.
Черданский. Было, да сплыло. Не ошибаются только бездельники!
Широков. Ну, значит, теперь утвердят. Чего ты расстраиваешься?
Черданский. Мне утверждение не для денег и не для славы нужно. А чтобы Брыкин перестал меня цукать, как маленького, чтобы я тоже мог, в случае чего, по столу кулаком!
Широков. Зря ты так о Брыкине. Газетчик он, конечно, еще молодой, но замначполитотдела дивизии был замечательный!
Черданский. Еще бы! Забыл, что вы дружки-приятели. Нашел, кому жаловаться!
Широков. Дружки – дружками, а за газету он неплохо взялся, гвоздит с утра до ночи.
Черданский. Гвоздит, да не туда! Если бы не я – в два счета засушил бы газету. Или превратил бы ее вместе с Крыловой в сплошной почтовый ящик для читательских писем!
Широков (улыбнувшись). Не любишь отдела писем?
Черданский. Зато ты кое-кого там слишком любишь.
Широков. Эй, полегче на поворотах!
Черданский. Ты лучше ей, дорогой твоему сердцу Вере Ивановне, скажи, чтобы она полегче на поворотах. А то она мне по твоему же
