мне тут… (Останавливается под взглядом Маркова.)
Катя. Он вам, наверное, уже всего наговорил. Он ведь только со мной такой неразговорчивый.
Голубь. А мне все равно, что он говорил. Я этого и слышать не хочу. Мне только в одно поверить пришлось. Бедная ты моя девочка. Бедная, бедная. Только не плачь. А то и я начну. Ну и глупо будет. Усы, как у моржа, а тоже ревет!
Катя. Ах, дядя Коля! Вы лучше про себя что-нибудь расскажите. Хорошо? Ну, пожалуйста, очень вас прошу!
Молчание.
Голубь. Про себя так про себя. Видите ли, дети мои, начальство считает, что мне пора на покой, в управление. Теперь, говорят, не двадцатые годы: в Арктику ехать – от молодежи отбою нет. А вы свое там сделали! Они даже наивно предлагают мне здесь в Севморпути казенную комнату, чуть ли не квартиру. Но я не возьму. Я скажу, что у меня есть комната, и буду пока жить у вас. Да, у вас. У обоих. А когда они отдадут мою квартиру другому, я скажу, что мне негде жить, и им из-за отсутствия жилплощади опять придется отправить меня не на Диксон, так на Игарку! Не правда ли, старик был хитер?
Катя. А может, вам и правда остаться в Москве?
Голубь (подходит к дверям соседней комнаты, вытаскивает из-за дверей сапоги). Видишь, сапоги? Я могу проходить в них по Москве, ну, день, два, неделю, – дальше это будет вроде как смешно. А надолго снять, понимаешь ли ты, уже боюсь. Мне ведь пятьдесят семь.
Марков. Убавляешь.
Голубь. Ну, пятьдесят восемь… Пятьдесят девять! Шестьдесят! Тем хуже! Нет-нет да и войдет в голову мысль: а не пора ли тебе, старик, и в самом деле сменить эти бахилы на ночные туфли? (Подходит к зеркалу.) Кстати, туфли мне определенно к лицу.
Катя. Вы в них похожи на большого кота. Вам бы к ним еще хвост трубой…
Звонок. Марков выходит открыть дверь и возвращается с Вагановым.
Ваганов (Кате). Вот и я.
Катя. Здравствуй.
Ваганов (разглядывая Голубя). Николай Семенович! Да неужели это вы?
Голубь. Да, по-моему, это я. Представьте себе, еще не помер. Здравствуйте, Андрей… Сергеич – по батюшке? Не ошибаюсь? Давненько мы друг другу не попадались.
Ваганов. Десять лет.
Катя. Может, кофе сварить?
Ваганов. Кофе? Не откажусь.
Голубь. Свари, Катенька, свари. Из всех неспиртных напитков – единственный стоящий.
Катя выходит.
Ваганов. Что, Николай Семенович, все по-прежнему путешествуете?
Голубь. А что ж? (Хлопнув себя по коленям.) Пока подставки есть – путешествую. А вы тут, рассказывают, за это время в большие чины вышли?
Ваганов. Да как вам сказать…
Голубь. Что – в недостаточные, что ли?
Ваганов. Да что ж скрывать, если сил и способностей хватит, в будущем мечтаю о большем, грешный человек.
