las horas de fuerte sol, mientras el viejo descansaba, iba la Borda de un lado a otro, admirando las bellezas de su familia, vestida de gala para celebrar la estación. ¡Qué hermosa primavera! Sin duda, Dios cambiaba de sitio en las alturas, aproximándose a la Tierra.
Las azucenas de blanco raso (белоснежные: «гладко белые» лилии), se erguían con cierto desmayo (приподнимались томно: «с некоторым головокружением»; erguir – поднимать, выпрямлять; cierto – определенный; desmayo, m – обморок), como las señoritas en traje de baile (как девушки в бальных платьях) que la pobre Borda había admirado muchas veces en las estampas (которыми бедная Борда часто: «много раз» восхищалась, /глядя/ на картинки); las camelias, de color carnoso (розовые: «цвета плоти» камелии; carne, f – мясо), hacían pensar en tibias desnudeces (вызывали в воображении: «заставляли думать» о прохладной наготе; desnudo – нагой), en grandes señoras indolentemente tendidas (о знатных дамах, лениво раскинувшихся; grande – большой, знатный; tender – расправлять, растягивать), mostrando los misterios de su piel de seda (показывая тайны = не скрывая тайн своей шелковой кожи); las violetas coqueteaban (фиалки кокетничали) ocultándose entre las hojas (прячась среди листьев) para denunciarse con su perfume (чтобы выдать = выдавая себя своим ароматом; denunciar – обвинять, разоблачать); las margaritas se destacaban como botones de oro mate (ромашки желтели: «выделялись», как пуговицы из матового золота; destacar – выделять; destacarse – выделяться, блестеть); los claveles, cual avalancha revolucionaria de gorros rojos (гвоздики, как революционная лавина /солдат/ в красных картузах; gorro, m – шапка, картуз), cubrían los bancales (покрывали = заполняли грядки) y asaltaban los senderos (и осаждали тропинки; asaltar – нападать); arriba, las magnolias balanceaban su blanco cogollo (над ними: «наверху» магнолии раскачивали свои белые чаши: «сердцевины»; cogollo, m – побег, росток, сердцевина) como un incensario de marfil (словно кадило из слоновой кости) que esparcía incienso (которое источало: «распространяло» благоухание; incienso, m – ладан, фимиам) más grato que el de las iglesias (приятнее, чем «то, /которое/» в церквях); y los pensamientos, maliciosos duendes (а анютины глазки, лукавые гномы; mal – плохой; malicioso – злой, лукавый; duende, m – домовой, гном), sacaban por entre el follaje (приподнимали из листвы: «вынимали через листву») sus garras de terciopelo morado (свои фиолетовые бархатные коготки: «из фиолетового бархата»), y, guiñando las caritas barbudas (и, сморщив свои бородатые личики: «подмигивая своими бородатыми личиками»; guiñar – подмигивать; cara, f – лицо; barba, f – борода), parecían decir a la chica (казалось, говорили: «говорить» девушке):
—Borda, Bordeta… (Борда, Бордета), nos asamos (жарко: «мы жаримся»). ¡Por Dios (ради Бога), un poquito de agua (немножко воды; poco – мало; el agua, f – вода)!
Las azucenas de blanco raso, se erguían con cierto desmayo, como las señoritas en traje de baile que la pobre Borda había admirado muchas veces en las estampas; las camelias, de color carnoso, hacían pensar en tibias desnudeces, en grandes señoras indolentemente tendidas, mostrando los misterios de su piel de seda; las violetas coqueteaban ocultándose entre las hojas para denunciarse con su perfume; las margaritas se destacaban como botones de oro mate; los claveles, cual avalancha revolucionaria de gorros rojos, cubrían los bancales y asaltaban los senderos; arriba, las magnolias balanceaban su blanco cogollo como un incensario de marfil que esparcía incienso más grato que el de las iglesias; y los pensamientos, maliciosos duendes, sacaban por entre el follaje sus garras de terciopelo morado, y, guiñando las caritas barbudas, parecían decir a la chica:
–Borda, Bordeta…, nos asamos. ¡Por Dios, un poquito de agua!
Lo decían, sí (да, /они/ это говорили); lo oía ella (она это слышала), no con los oídos (не «с» ушами; oír – слышать), sino con los ojos (а глазами), y aunque los huesos le dolían de cansada (и, хотя кости у нее болели от усталости: «от уставшая»), corría a la acequia (/она/ бежала к канаве) a llenar la regadera (наполнить лейку) y bautizaba a aquellos pilluelos (и крестила этих: «тех» проказников), que bajo la ducha saludaban agradecidos (которые, освежившись: «под душем», приветствовали ее с благодарностью: «благодарные»).
Lo decían, sí; lo oía ella, no con los oídos, sino con los ojos, y aunque los huesos le dolían de cansada, corría a la acequia a llenar la regadera y bautizaba a aquellos pilluelos, que bajo la ducha saludaban agradecidos.
Sus manos temblaban muchas veces (не раз: «много раз» ее руки дрожали) al cortar el tallo de las flores (срезая стебель цветов). Por su gusto (была бы ее воля: «по ее желанию»; gusto, m – вкус, желание), allí se quedarían hasta secarse (/они/ бы остались там, пока бы не засохли:
