темное, как бы заржавелое.
Это был ключ.
Лидия снова надела очки. Нет, не для того, чтобы разглядеть ключ – как уже было сказано, она и без очков прекрасно видела! – но чтобы скрыть свое жуткое замешательство.
Да что это на нее нашло? Что это вдруг помутило ей разум? Как она могла вообразить, что Рощин, богатый, успешный, обремененный деньгами, как иной – долгами, может посмотреть на нее, архивную, так сказать, крысу, серую, признаемся честно, мышку, с непомерным вожделением?! Все-таки одиночество порой сводит женщин с ума, именно что сводит с ума!
Надо надеяться, Рощин не заметил, что в какой-то миг она была просто-напросто готова кинуться в его объятия – даже не кинуться, а натурально броситься! А объятия-то даже и не собирались раскрываться…
Нет, она спятила. Человек, который владеет сетью магазинов, который утирает слезы женам автомобилями, а сыну – поездкой в Альпы… и Лидия Дуглас?! Да он видит в ней не женщину, а… а всего лишь какое-нибудь зачуханное, перемазанное чернилами пресс-папье!
Ну и ладно. Ну и пожалуйста. Не очень-то и хотелось. Подумаешь, какой-то пошлый виноторговец. Был бы хотя бы удалой спецназовец, в этом хоть какая-то романтика была бы!
– Ключ? – спросила Лидия хрипло и откашлялась. – Что это за ключ?
– Представления не имею, – смущенно признался Рощин. – Ситуация, короче говоря, такая. Библия, о которой я вам говорил, и этот ключ – единственные вещи, которые сохранились в моей семье из прошлого. Они, так сказать, дореволюционные. Меня еще в детстве это слово – дореволюционные – с ума сводило. Невероятно волновало! В нем такая тайна была! И никто ведь не мог мне сказать, что это за ключ, от какой он двери. Но я почему-то думаю, что он тоже имеет отношение к Рощину, к Алексею Рощину и к Ирине Михайловне.
– Да почему?! – изумленно уставилась на него Лидия. – С чего вы взяли?!
– А вот с чего. Вот здесь, на головке ключа, – он ткнул ухоженным ногтем в потемневший от времени металл, – в лупу можно отчетливо разглядеть цифры – 1787. Буквы там какие-то есть, инициалы мастера, наверное, но их не разберешь, а цифры видны вполне ясно. То есть по времени он вполне мог принадлежать Ирине Михайловне!
– Мог принадлежать, – кивнула Лидия. – Но мог и не принадлежать…
И она прикусила язык.
Конечно, конечно, это может ровно ничего не значить. Вполне вероятно, что ни Ирина Михайловна Рощина, ни тот, первый Алексей Рощин в жизни не держали в руках этого ключа. То есть в этом можно быть уверенной на 99 целых 99 сотых и 999 тысячных процента. Но нынешний Рощин, Рощин номер два, очень хочет, чтобы ключ, Библия и картина в художественном музее были звеньями одной цепи. Так в чем же дело? Кто платит деньги, тот и заказывает музыку, подумала Лидия, которой не была иногда чужда доля здорового цинизма. Ну да, она вовсе не была столь уж белой (точнее, серой, учитывая цвет ее одежды) и пушистой, как могло показаться на первый взгляд. Впрочем, о ее циничности говорила, даже просто-таки криком кричала сама идея создания
