style="font-size:15px;"> – Вот что, – сказал Егоров, взглянув на поникшего, зажавшего меж коленей ладони Славку. – Пойдем-ка отсюда, друг сердешный, нечего здесь делать.
– А я уже все сделал.
Участковый поднял голову. Да уж… Ничего не осталось от погоста. У деревни сейчас новое кладбище, а здесь вскоре после войны хоронить перестали. Завалились кресты, попадали оградки, все заросло репейником и лопухами, а по краям борщевик поднялся, будь он проклят. На всем погосте две-три могилы в приличном состоянии, это тех, чьи дети-внуки-правнуки до сих пор в Покровском живут, они и присматривают. И еще один холмик ухожен, ради него сюда Колычев и ходит.
Егоров встал.
– Ты, Слава, завтра с утра ко мне. Будем твой косяк исправлять.
– Хорошо.
Колычев тоже выпрямился, вот же детина вымахал!
– Пойдем.
– Я сейчас, дядя Игорь, мне только цветы поправить.
Перед могилой Славка опустился на колени и поклонился до земли – буквально, коснувшись лбом примятой травы. Поправил букетик полевых цветов – тот лежал вдоль, а он его положил поперек, наверное, так ему казалось красивее.
На изъеденной временем каменной доске значилось: «Антонина Березовая. 1918-1945». Буквы были недавно подправлены золотистой краской.
Егоров поправил фуражку.
– Догоняй.
Дойдя до дороги, Игорь Григорьевич остановился. Колычев все не появлялся и вдруг возник на ступенях крыльца, под аркой разрушенных ворот, как в рамке, как в раме.
* * *
На ужин была рыба. Дешево и сердито – сам поймал, Даша приготовила.
С кружкой чая Крапивнин отправился на берег. Проходя по двору, свободной рукой коснулся крыла свежевымытой «шохи». Поработала – отдохни. До завтра.
За спиной хлопнула дверь.
– Картошки принеси!
– Принесу.
Но это потом, и Даша знает, что потом, да ей и не надо, чтобы сию секунду.
Мимо мастерской, погреба и сарая, обогнув теплицу, он вышел на берег. Здесь было его место, то есть его любимое место. Скамейка, сколоченная отцом. Земля ему пухом… Все просто: два столбика, две дюймовых доски и одна под наклоном – спинка. Конечно, с его умением можно было бы сконстралить что-нибудь эдакое, да с резьбой, и лаком поверху, да под крышей. Но ему дорога эта, какая есть, и потому, что отец делал, и потому, что на этих досках его заднице каждая щербинка знакома. Так что пусть все остается как есть: и доски, и щели, и щербинки.
Крапивнин сел. Отхлебнул чаю. Озеро лежало перед ним умиротворенное, готовое принять последние лучи падающего за дальний лес солнца.
– Привет, Петрович.
Крапивнин махнул соседу, появившемуся за забором и тут же исчезнувшему. Все в суете… Отдыхающим нравится, когда вылизано. Подъедут – шашлыки будут жарить, дымком искушать. Ну и пусть, лишь бы не орали. И ладно, когда песни хором, вскладчину,
