изучала этикетки, чтобы думать только о покупках. Изо всех сил гнала другие мысли – жуткие, страшные. О том, что сейчас со мной произошло…
За дверью квартиры играла музыка. В прихожей, как ни странно, никто не встретил, хотя обычно по вечерам из комнаты сразу выкатывается пятилетняя Маринкина дочка, а следом ковыляет Бонни, моя любимая собака породы корги. Старенькая, она то и дело начинает прихрамывать, за Оксанкой ей не угнаться.
Сквозь музыку из-за двери Маринкиной комнаты доносятся приглушённые стоны и характерные ритмичные шлепки – когда одно обнажённое тело ударяется о другое. Я всё это слышу, и к горлу подкатывает тошнота, в глазах темнеет. Воспоминание о только что пережитом кошмаре обрушивается на меня камнепадом. Подружка занимается с кем-то сексом – вот только для неё это привычное и любимое занятие. Она получает от процесса огромное удовольствие.
Дверь моей комнаты закрыта. Ну, ясно – Маринка выперла туда дочь и приказала не высовываться, пока «дядя не уйдёт». Обычно, когда в гости приходит очередной Маринкин кавалер, малышка играет в наушниках за моим компьютером, а Бонни караулит рядом.
Но обычно они всегда выходят меня встречать и очень радуются моему возвращению.
Что случилось? На сегодня мне уже хватит потрясений.
– Даша, Даша, с Бонни что-то не так! – взволнованно сообщила девочка, едва я вошла в комнату. – Она странная!
Моя рыжая англичанка уткнулась мордой в лапы и тяжело дышала. Только немного приподняла голову и вильнула хвостом, радуясь моему приходу.
– Бонни, милая, что с тобой? Пожалуйста, только не сегодня! Пожалуйста, милая! Мне и так плохо! – шёпотом взмолилась я.
– Даша, это я виновата, – всхлипнула девочка. – Я её пончиками накормила. Дядя Валера принёс целую коробку. И я поделилась, мы вместе съели. Это вредная еда, я знаю. Но мы были голодные! Бонни теперь умрёт?
– Что ты такое говоришь, Оксана! Нет, ни за что!
Я вылетела из комнаты и принялась колотить в Маринкину дверь. Музыка, которой парочка маскировала свои забавы, сразу стихла, и вскоре показалась моя шебутная соседка – тридцатилетняя шатенка, хорошенькая, кареглазая.
Маринка раскраснелась, её глаза возбуждённо блуждали, она ещё не пришла в себя. Шёлковый халат был надет наизнанку.
– Дашуня, – прошептала она. – Что случилось? Ой… Да на тебе лица нет! Что с тобой? Ты плакала?!
Конечно, я плакала – от собственного бессилия, чудовищной обиды, а ещё от боли. Но мне удалось не скатиться в истерику. Вытерла слёзы и умылась ледяной водой в санузле у Артемьева и после этого как будто одеревенела. Не могла позволить себе рыдания на публике. Но и домой тоже боялась идти, потому что знала – там меня точно накроет, слёз не избежать.
А ведь завтра на работу. Приду с опухшим лицом, все сразу догадаются, что в офисе Артемьева со мной что-то произошло. Чем иначе объяснить мой истерзанный вид? Начнутся расспросы, возникнут подозрения… Не хочу!
– Бонни опять плохо! Надо ехать в клинику! – выпалила я.
У Марины
