белокурых красавиц с голубыми глазами и голубоглазых младенцев с льняными волосами… Это потому, что рынками ворочают иудейские купцы вместе с турецкими менялами… А им не нужны черноволосые и черноглазые пленники – нет никакого спроса на черноволосых иудеев, иудеек, иудейских младенцев… Это иудейская купеческая хитрость…». Вот и мучают в неволе одних русских пленников и пленников, которые в цене, а прочие чуть ли не задаром отдаются… Измывались над чувствительным сердцем русского царя иудейские купцы: «Давно не торгуют на восточных невольничьих рынках пленными иудеями литовскими, зато от бесконечной процессии русских рабов позволительно только один вопрос задать – остались ли еще люди в русской земле, красивые голубоглазые, белокурые женщины и младенцы?»
– А ты, что им ответил, иудеям-то?
– Да запретил торговать иудейским купцам горячительным напитками, лекарствами ядовитыми, мумием колдовским – проклятыми товарами… Так у иудеев защита тут же объявилась в лице польско-литовского короля… – Иван досадливо взмахнул рукой. – Не будут теперь иудеи помогать мне в конфликтах с королем Августом, Ливонией, как когда-то помогали деду Ивану Великому – союз устроить с ханом Менгли-Гиреем против короля Казимира… Здесь уж мечтать надо, чтобы только не мешали, палки в колеса не ставили в скором походе на Ливонию…
– Неужто от иудеев так много зависит?..
– Они мастера стравливать властителей, друг на друга настропалять в своих интересах… Вот, сдается мне, есть у иудеев свой купеческий интерес пленников русских на восточных рынках через татар крымских поставлять… Уж больно подозрительно, иудеи литовские не нужны невольничьему рынку в Турции, а русские пленники там «на ура» идут… Никто так не тревожил русские и литовские земли в последнее время, как крымские татары, их корыстолюбие и избирательность вопиющи… Почему-то в только последнее время пленяют только русских и православных, а иудеев не трогают… Эту загадку, тайну мадридского двора надо разрешить… Есть еще одна тайна, нас с тобой касающаяся… – Иван, увидев тревожный взгляд царицы, прервал свои речи, чуть-чуть не ступив на странную колею, протоптанную кремлевскими иудейскими аптекарями, по преступному промыслу и ядовитых лекарств которых лишились в младенчестве трое дочек царя и царицы – Анна, Мария и Евдокия.
«Не стоит пугать и расстраивать царицу на сноснях, – подумал царь, – нечего страхами и подозрениям тревожить, не женское это дело, когда рожать скоро второго царевича… Он уже мне снился, я его в море на берегу Ливонском купал… Надо же, опять море и земля Ливонская снится, хотя голова одними крымчаками забита и узлом Таврическим, который не развязать, да и не разрубить… Крымский узел…»
Царь, как никто другой на белом свете, знал, что за время правления его деда, отца и его, Иванова, на русские земли было совершено свыше 45 набегов крымчаков. И справиться с этой напастью для Руси было непросто – граница с Диким полем была протяженной
