лапа слева тоже двинулась. Два дракона в точности повторяли все его движения!
Нервы Юстаса не выдержали, и он рванулся вперёд. Раздался грохот и скрежет, звон монет и стук камней. Выскочив из пещеры, он не посмел даже обернуться, опасаясь, что оба дракона преследуют его, и кинулся к пруду. Скрюченное тело мёртвого дракона, освещённое луной, могло напугать любого, но Юстас едва обратил на него внимание, намереваясь броситься в воду.
Едва добравшись до берега пруда, он вдруг осознал – и это обрушилось на него, словно гром, – что бежит на четвереньках, но страшнее оказалось другое: нагнувшись к воде, он увидел, что из пруда на него смотрит дракон. И в эту секунду Юстас всё понял: драконья морда в пруду – его собственное отражение, вне всяких сомнений. Морда двигалась синхронно с ним: открывала и закрывала рот, когда это делал он, моргала, хмурилась, как он.
Юстас, пока спал, превратился в дракона. Так бывает всегда, когда кто-то приближается к сокровищам, которые охраняют драконы, с жадными, драконьими мыслями.
Это всё объясняло. В пещере рядом с ним никого не было, а драконьи когтистые лапы были его собственными. Две струйки дыма поднимались теперь из его ноздрей, а что касается боли в левой руке – то есть бывшей левой руке, – то причину её он разглядел, скосив левый глаз. Браслет, который отлично сидел на мальчишеской тонкой руке, оказался слишком узок для толстой передней лапы дракона, поэтому глубоко врезался в чешуйчатую плоть, а сверху и снизу около него лапа распухла. Юстас чуть сдвинул его своими драконьими зубами, но содрать так не сумел.
Несмотря на боль, первым его ощущением было облегчение. Теперь ему больше нечего бояться. Он сам может наводить ужас, и никто в мире, кроме рыцаря (и то не каждого), не осмелится напасть на него. Теперь он справится и с Каспианом, и с Эдмундом…
Едва эта мысль пришла ему в голову, Юстас вдруг понял, что хочет вовсе не этого, а хочет дружить, хочет вернуться к людям, болтать и смеяться, участвовать во всех делах. Он осознал, что стал чудовищем: это отделило его от людей – и ощутил ужасное одиночество, и начал понимать, что все остальные вовсе не были извергами, и стал думать, был ли он сам так хорош, как ему всегда казалось. И так он затосковал по их голосам, что был бы благодарен за доброе слово даже из уст Рипичипа.
От этих мыслей бедный дракон, который когда-то был Юстасом, заплакал. Мощный дракон, рыдающий в голос под луной в безлюдной долине, – такое зрелище трудно себе представить, а звуки – вообразить.
Наконец он решил попытаться найти обратную дорогу. Теперь он понимал, что Каспиан не уплывёт без него, и был уверен, что тем или иным образом сумеет дать людям понять, кто он.
Как следует напившись, затем (я понимаю, для вас это ужасно, но если подумать – ничего особенного) он съел почти всего мёртвого дракона, хотя и не сразу понял, что делает, потому что разум у него остался свой, Юстаса, а вкус и пищеварение стали драконьими. А кто читал нужные книжки, тот знает, что драконы
