style="font-size:15px;"> – Нет, разумеется. Я просто хотел сказать, что вас легко снять с этого рейса при регистрации. Так что, дорогие мои, – Александр Ильич сделал многозначительную паузу, – если вы хотите раз и навсегда уверить в том, что я вас не сдам, то следует принять к исполнению то, что уже попытался сделать мой любезный сын Ванюша.
И он холодно глянул на Астахова-младшего.
– Который из двух? – отпарировал тот. – У тебя, папа, слишком роскошный выбор сынов Иванов, чтобы говорить так неопределенно.
– Ладно, – перебила его Настя, – хватит собачиться, сделаем проще: я сама поеду с Александром Ильичом и Осокиным, тем более что они, по всей видимости, потом вернутся в Мокроусовск, куда мне надо завтра к утру. За паспортами. А ты, Осип, не крои такой подозрительной физиономии, потому как с такой миной ты автоматически будешь задержан в аэропорту как потенциальный преступник и носитель антропологических стигматов по Ломброзо.
– Чаво? – хрюкнул Осип. – Стиг… мать… м-мать твою! Ты че, Настька?
– Браво, Анастасия, – одобрительно проговорил Александр Ильич, – решительно вы самый умный человек из всей этой пестрой компании. Только откуда вы знаете о теории Ломброзо?
– А моя мама была экспертом-криминалистом, – беспечно откликнулась Настя. – Она развелась с моим папашей после того, как установила его биологическую предрасположенность к совершению преступлений, а потом поймала на том, что по ночам стреляет из «воздушки» по котам, а еще ворует мясо из щей. Как Васисуалий Лоханкин.
Осип настороженно крутил головой. О Васисуалии Лоханкине он ничего не слыхал, но самое это имя ассоциировалось у него с одним киевским следователем с короткой фамилией Лох, который в семьдесят первом распорядился устроить Осипу «пресс-хату»…
Утро последнего дня Вани Астахова и Осипа на российской земле выдалось на редкость свежим, ясным и погожим. Весь июнь лето недобросовестно относилось к своим прямым обязанностям, но в первый день июля взялось за ум, словно давая пассажирам в аэропорту Шереметьево понять, от чего они отказываются, разлетаясь по всем уголкам земного шара.
На дымный пылающий лик солнца, которое с восьми утра немилосердно жарило, набегали легкие облачка и тучки, наводя приятную прохладу и возрождая уж было испекшееся, как мясо на угольях, желание существовать на этой не в меру разогревшейся земле. Дул легкий ветерок и обрывал с веток деревьев капли еще не умершего ночного дождя. Следы его, этого скоротечного ночного гостя, почтившего землю своим вниманием ближе к утру, еще виднелись на взлетных полосах, но таяли почти на глазах.
– И чаво?
Эта фраза была сказана плотным мужчиной в очках и в длинном плаще, который был надет явно не по сезону. Мужчина сидел на огромном коричневом чемодане, пыжился, смахивал с краснокирпичного лба капельки пота, но упорно держался и плаща не снимал.
Его спутница, миловидная рыжеволосая девушка с насмешливыми зеленовато-голубыми глазами и очень
