мне душу не изливала, по правде говоря. Что там у нее было по работе – я не спрашивала, а она не рассказывала. Так и жили.
– Ну, а, может быть, вы припомните какие-то случайные слова? – продолжал я виртуально насиловать память своей клиентки. – Оговорки, намеки.
– Ни фига подобного, – виновато проговорила Роза Валериановна.
– Тогда какие-то впечатления? – наседал я на нее. – Ощущения, наконец…
– Н-ну, – нерешительно произнесла Роза, – висел у нее на душе камушек. Теперь я точно кое-что знаю.
Я немедленно оживился.
– Почему вы так думаете?
– Сон мне был, – со значением произнесла Роза Валериановна, таинственно глядя мне в глаза, – под пятницу.
– Ах сон… Ну и что из этого следует? – вяло пррговорил я, сразу потеряв интерес к нашей беседе.
– Как это «что»! – искренне возмутилась Гагарина. – Каждый младенец знает, что под пятницу сны сбываются. Вот на позапрошлой неделе привиделось мне, что я гадюку молочком пою. И что же?!
– Да, и что же? – машинально спросил я, допивая свой остывший кофе.
– С самого утра налоговая нагрянула, – торжествующе поведала мне Роза. – А вы говорите…
– А я ничего и не говорю, я вас слушаю, – улыбнулся я. – Давайте вернемся к делу. Так что вам точно стало известно после сна под пятницу?
– Привиделась мне под утро мамочка, прямо как живая, – грустным голосом сказала Роза. – Смотрела она на меня пристально и повторяла всего одно только словечко: «ма-альчик, ма-альчик».
Гагарина смахнула скупую женскую слезу и громко высморкалась в крошечный кружевной платочек.
– Очень интересно, – отозвался я. – И что же это, по-вашему, может значить?
– Да я вот и припомнила, что как-то раз по осени мамаша передачу «Служу Советскому Союзу» по телеку смотрела и все вздыхала тяжко. Я ее спрашиваю тогда: «Сердце прихватило? Корвалолу накапать?» А она говорит: «Нет, доченька, не беспокойся. Я просто думаю, про одного скамеечника».
– Скамеечника? – нахмурил я брови. – Что же означает это слово?
– Ну, так они между собой называли тех, кто на скамье подсудимых сидит – скамеечники, значит, – пояснила мне Роза тонкости судейского жаргона. – Может быть, этот-то парень ей и мстил?
– Вы думаете, что это как-то связано с армией? – ухватился я за ниточку. – За что его судили? Уклонение от военной службы? Дезертирство? Как это можно установить?
– Нич-че не помню, – отрезала Роза. – Вроде, мама говорила, что с этим мальчишкой произошло что-то нехорошее. А потом мы просто на другой канал переключили.
«Негусто, – подумал я, – придется поднимать дела Гагариной».
– В общем, – подвела итог Роза, – можно сказать, что маманя чем-то тяготилась на пенсии, виноватой себя ощущала – времени-то у нее было много, чтобы подумать о жизни. Но я даже не могу сказать, в чем это выражалось.
