русский собака? Ты пожалеешь, что ты жив…
Чеченец дернул его кверху и посадил непослушное иваново тело у своих ног.
– Ты хорошо нюхал это?
Чеченец нагнул его голову и Иван увидел: то, что он принял за труп собаки, было куском человеческого мяса.
Разодранная грудная клетка белела уже обнажившимися от сгнившего мяса костями, если бы не обрубок шеи и не остатки руки, оторванной по локоть, Иван не признал бы в этой гниющей куче останков человека. Он разглядел даже червей, обильно копошившихся под обломками ребер.
Чеченец пнул кучу мяса ногой.
В ноздри Ивану ударил тошнотворный запах гнили, его замутило.
– Открой глаза, русский билять! – заорал чеченец. – Ты будешь есть этот падаль! Этот русский падаль! И ты сам будешь падаль! Падаль! Падаль!
С каждым словом чеченец бил его лицом о гниющие человеческие кости, разбивая в кровь его губы, нос и брови. Иван успел заметить, как струйка крови с его лица потекла вниз, окрасила кости, закапала с них на червей, превращая их из белых в красные копошащиеся обрубки.
Потом он потерял сознание…
…Иван мотнул головой, копошащиеся перед глазами красные от его крови черви исчезли.
Он не позволял вспоминать себе Чечню, ампутировавшую его душу чисто и уверенно, лучше скальпеля любого хирурга-профессионала самой высокой квалификации. Чечня – это был «хирург», забиравший душу полностью, оставлявший после нее ровное, гладкое место, покрытое таким же пушком волос, как и все остальное тело.
Как будто ее никогда и не было.
«Хирург милостью Божьей», – подумал он, нисколько не смущенный явным противоречием этой фразы. Божий дар – Душа, не казался ему милостью. Это был источник страданий, боли, ужаса, ненависти к самому себе и ко всему миру. Милостью было избавление от Души, которую он отдал в Чечне Великой Смерти, что, собственно, и помогло сохранить ему жизнь.
Только это.
Ладно, хватит воспоминаний…
Раз Крестный здесь не при чем, то – кто?
Кому понадобилось забрать мою жизнь?
Второй звонок Ивана успокоил Крестного. Иван верил ему. И это пока было главное.
Слишком большие планы он связывал с Иваном.
Его нужно было беречь, а для этого необходима была информация – от кого беречь, какие силы вступили в игру?
Кое о чем Крестный и сам догадывался. Но он же не гадалка с Тишинского рынка, выдающая свои предсказания с уверенностью прокурора и столько же верящая в них, сколько адвокат в искренность подзащитного.
Крестный слишком хорошо знал цену человеческим заблуждениям. Самообман шел по твердой таксе: неверная интерпретация важного факта – жизнь. Твоя или твоих людей.
– Ляг на дно, Ваня, – сказал Крестный. – На пару дней. Тебя ищут. Не знаю, пока, кто. Но серьезные люди. Может быть, посерьезнее меня. Жди. Я постараюсь выяснить.
Крестный
