доску с надписью из золоченой бронзы.
Всем участникам осады и штурма Ганжи были пожалованы особые серебряные медали; Цицианов произведен в генералы от инфантерии. Но он, как свидетельствуют его письма, был огорчен этой наградой: он ожидал Георгия 2-й степени.
Не столь удачен был поход Гулякова, отправившегося, как мы видели, в Джаро-Белоканскую область. Он быстро перешел Алазань и разбил пришедших туда на помощь дагестанцев, но, увлеченный желанием проникнуть в самые недра гор, неосторожно вдался в тесное Закатальское ущелье и был там убит стремительно напавшим неприятелем. Отряд, потеряв любимого начальника, отступил обратно к Алазани. Однако же этот бой был до того упорен и потери неприятеля так велики, что спустя несколько дней лезгины сами прислали просить о пощаде.
«Неблагодарные! – писал по этому поводу главнокомандующий в своей прокламации джарскому народу. – Знайте, что тот, кто имеет силу в руках, не торгуется со слабым, а им повелевает. Не обманете вы меня в другой раз. Истреблю вас всех с лица земли, и не увидите вы своих селений; пойду с пламенем по вашему обычаю, и хотя русские не привыкли жечь, но я спалю все, чего не займу войсками, и водворюсь навеки в вашей земле. Знайте, что, писав сие письмо к вам, неблагодарным, кровь моя кипит, как вода в котле, и члены все дрожат от ярости. Не генерала я к вам пошлю с войсками, а сам пойду; землю вашей области покрою кровью вашей, и она покраснеет; но вы, как зайцы, уйдете в ущелья, и там вас достану, и буде не от меча, то от стужи поколеете».
Гнев Цицианова простерся и на союзников джарцев.
«Бесстыдный и с персидской душой султан, – писал он елиссуйскому владельцу, – и ты еще смеешь писать ко мне. В тебе собачья душа и ослиный ум, так можешь ли ты своими коварными отговорками обмануть меня? Знай, что доколе ты не будешь верным данником моего государя, дотоле буду желать твоей кровью вымыть мои сапоги».
В таком же роде прокламация отправлена была им и к самухскому владельцу Шерим-беку, который не только помогал лезгинам, но из особой приязни к ганжинскому хану принял к себе его детей, бежавших из Ганжи во время осады.
«Шерим-беку Самухскому, – писал главнокомандующий, – со мной, высокославных российских войск главным начальником, переписываться и пересылаться послами некстати и для меня – низко. Когда вы боялись Джават-хана, то как же меня не боитесь? И как вы осмелились принять детей его, бежавших отсюда во время штурма? Бросьте все ваши глупости и тотчас же без всякой отговорки представьте их ко мне. Им худа не будет. Приезжайте тотчас с покорностью, а если замедлите, то я вас и на земле, и в воде найду. Вспомните, что слово свое держать умею. Сказал, что джарскую провинцию сокрушу, – и сокрушил; сказал, что царскую фамилию, раздирающую Грузию, из Грузии вывезу, – и вывез; сказал, что Ганжу возьму, – и взял. Теперь судите, можете ли вы равняться с нами».
Впечатление от этих прокламаций было таково, что 3 апреля 1804 года в Тифлис съехались депутаты от джаро-белоканских лезгин, елисуйский
