прутьев. Весь этот прибор в совокупности напоминал начальную букву в слове «тревога» и был действительно не что иное, как вестник линейного сполоха, телеграф, или, как обыкновенно называют его казаки, маяк. Когда часовой днем завидит, бывало, с вышки неприятеля и закричит своим: «Черкесы! Бог с вами!» – ему обыкновенно отвечали снизу: «Маячь же, небоже!» И вот, спущенные до этой минуты, шары поднимаются вверх и, качаясь по ветру, маячат всем тревогу.
В некотором расстоянии от этой каланчи врывалась в землю высокая жердь со смоляной бочкой, обмотанная сверх того соломой, пенькой или сеном. Это – фигура, у линейцев – веха. Если в темную ночь неприятель прорывал кордонный оплот, огромные факелы воспламенялись и проливали багровый свет по берегу. Тогда учащенные выстрелы, крик, топот и рев переполошенной баранты далеко отдавались по сонной реке, и тревога тормошила линию.
И часто на зеленеющем холмике, по соседству с фигурой, или вехой, встречаете вы и теперь потемневший, покачнувшийся на сторону деревянный крест либо черную насыпь на одинокой могиле полегших в ночном бою защитников родного рубежа. И, поравнявшись с этой могилой, добрый русский человек непременно снимет свою шапку, перекрестится и сотворит молитву за упокой казацких покойников.
Близ одного из таких постов, Ольгинского, стоявшего в третьем участке кордонной линии, 18 января 1810 года в глухое предрассветное время четыре тысячи пеших и конных горцев стали переходить на правый берег Кубани. Залога не просмотрела неприятеля, она открыла его, когда он был еще на том берегу, и условным сигналом известила пост; больше этого сделать она ничего не смогла. Черкесы валили открыто, и, не развлекаясь мелкими пикетами и батареями, вся толпа, несшая огонь и меч в казацкую землю, устремилась прямо на Ольгинский пост. Пешие быстро отрезали ему сообщение с другими кордонами, а конные понеслись вовнутрь Черноморья грабить ближайшие станицы.
На Ольгинском посту находилось в это время до полутораста пеших и конных казаков под начальством полковника Тиховского. Почуяв опасность, старый сечевик, ратовавший против врагов еще на берегах Днепра, и сам приказал ударить тревогу. Вспыхнул зловещий маяк, и гулко грянула с вала вестовая пушка, будя и призывая всех на тревогу. Откликнулись и здесь, и там ответными выстрелами соседние посты, но помощи подать уже было невозможно, потому что все дороги были захвачены и переполнены горцами. Только с ближайшего Екатерининского поста пятьдесят казаков с есаулом Гаджановым пробились сквозь толпу неприятеля и вместе с Ольгинским постом очутились в блокаде.
Поднятая Тиховским тревога не осталась, однако, бесплодной. Скоро из ближайших станиц по ветру донеслись тревожные звуки набатных колоколов. Но горцы сделали то, чего никто не предвидел. Они пронеслись мимо этих станиц и только в двадцати пяти верстах от Кубани ударили на селение Ивановка, а некоторые пронеслись еще далее, к стороне Старо-Стеблеевской. Черкесы выбрали для нападения такое время, когда большинство
